— Мне только полезно немножко пошевелиться, подвигаться, — говорила она. И нередко, болтаясь по лесу, я вдруг слышал, как она окликает меня, и я видел, как она машет мне рукой с вершины какой-нибудь невообразимо высокой ели, а сама сияет. Когда дело касалось того, чтобы раздобыть детям кусок получше, и вообще пропитание, мама проявляла редкостное проворство.
Особую ценность придавали лакомству те опасности, что маме пришлось преодолеть, добывая совиные яички, и мне было ужасно стыдно, что нечем отблагодарить маму, кроме как новостью, что ее волков следует ночью пригнать к озеру и зарезать. Я пробормотал, что страшно рад угощению, но есть не стал, а тихонько проскользнул за стол и стал ждать, когда представится возможность сказать про Юльгаса.
Тем временем сестра Сальме принялась лакомиться совиными яичками, жадно высасывая их содержимое и облизываясь. Завидки разбирали, глядя на нее: сразу было видно, что в ее белобрысой голове сейчас нет никаких забот. Зато у меня! Мама заметила, что я сижу с отрешенным видом и спросила, не болит ли у меня что.
— Нет, — сказал я. — Но… Знаешь, мне надо тебе кое-что рассказать.
— Ты сперва яички скушай, — сказала мама, — а потом я принесу тебе еще холодный лосиный бок, ты сегодня наверняка ничего не ел. И где тебя только носит целыми днями? Небось, в змеище ходил?
— Мам, я сейчас есть не хочу. Я сегодня к Пирре с Ряэк ходил…
— И зачем ты к ним ходишь? — перебила меня Сальме. — Они же такие ужасные. И почему они все время голышом ходят, срам да и только! У этой Ряэк груди до самого пупа висят, болтаются, словно два громадных мохнатых дубовых листа. А у Пирре такой здоровенный срам, что когда он садится, то укладывает его на колени, чтобы по земле не волочился, не то еще муравьи залезут.
— Сальме, что ты такое говоришь! — опешила мама. — Ты зачем вообще это разглядываешь?
— При чем тут разглядываешь, он сам всем показывает! — препиралась Сальме. — Я потому и говорю, что на мой взгляд это ужасно! Мне просто худо становится при виде этого безобразия. А задницы! На них даже шерсть не растет! Совершенно голые и лиловые, словно пара здоровенных разбухших черничин.
— А ты закрывай глаза, — посоветовала мама.
— Почему я должна закрывать глаза, пусть лучше эти зверолюди сами прикрывают себе зад! Мои глаза никому не мешают, а их причиндалы — это просто ужас какой-то. Девчонки другие тоже говорят, мол, стоит только представить себе хер Пирре или сиськи Ряэк, как кусок в горло не лезет.
— Так не думайте о них! — вспыхнула мама. — Я про них нисколько не думаю и никогда не вижу их, они же редко когда ходят по лесу.
— К счастью! — фыркнула Сальме. — Но я не удивлюсь, если Лемет однажды пригласит их к нам в гости. Он же вечно толчется там у зверолюдей. Лемет, я тебе говорю: если эти Пирре и Ряэк с лиловыми задницами припрутся сюда, то я в этом дому больше ни спать, ни есть не стану!
— Да не станет их Лемет звать, — успокоила мама Сальме. — Да они и сами не придут. Но чем ты, Лемет, там занимался? Там что — так интересно?
— Они вырастили вошь ростом с козу, — сообщил я. — И мы с Инцем и Пяртелем повели ее гулять.
Я набрал полную грудь воздуха, собираясь тут же выложить все ужасные новости, но мама и Сальме не дали мне сделать этого. Они долго рассуждали, кому и зачем надо выращивать вшей ростом с козу и не опасны ли такие вши для человека и можно ли вообще Сальме ходить по лесу.
— Ну что она тебе сделает? — рассуждала мама. — Прикрикнешь на нее или запустишь в нее шишкой, она и убежит.
— Мало ли что, — буркнула Сальме. — Такая тварь, небось, ничего не боится. Только зверолюди могут до такого додуматься. Да ладно, я расскажу про этих вшей Мымми, и он их прикончит.
— Какому Мымми? — насторожилась мама, и голос ее зазвенел, поскольку нетрудно было догадаться, что за зверь скрывается под этим именем.
— Так, медведь один, — нехотя ответила Сальме. Она поняла, что проболталась, но теперь было уже поздно прикусить язык.
— Откуда ты его знаешь? — потребовала ответа мама, и я к своему огорчению понял, что теперь разговор примет совсем другое направление и мне будет очень трудно выложить свои тревоги. Медведи — мамино слабое место, и если она и боялась чего-то на этом свете, так того, что дочь может пойти по ее стопам.
— Я его как-то встретила в лесу, — сказала Сальме. — Мы в общем-то почти незнакомы, так, встретились разок-другой. Мама, ну не начинай! Я знаю, ты медведей терпеть не можешь, но Мымми очень славный, и к тому же я почти не общаюсь с ним, просто здороваемся иногда, если встречаемся.