Затем мать и оскопленный медведь сожгли тело отца, и медведь, заверив маму, что больше они никогда не встретятся, убежал в лесную чащу. Такой исход дела, похоже, вполне устроил мать, как уже сказано, она чувствовала за собой страшную вину, и ее любовь к медведю испарилась в одночасье. На всю оставшуюся жизнь она невзлюбила медведей, тотчас шипела, заметив их, и тем самым заставляла исчезнуть со своей дороги. Эта ее неприязнь повлекла за собой впоследствии массу передряг и ссор в нашей семье, но об этом я расскажу потом, сейчас не время.
После смерти отца мать не видела никаких причин оставаться в деревне, она приладила себе на закорки меня, взяла за руку мою сестру и отправилась обратно в лес. Ее брат, мой дядя Вотеле, по-прежнему жил в лесу, он взял нас под опеку, помог соорудить хижину и подарил двух молодых волчиц, чтобы у нас всегда имелось свежее молоко. Мама, хотя и сраженная смертью отца, вздохнула с облегчением, ведь ей никогда не нравилось жить в деревне. Хорошо она чувствовала себя именно здесь и ничуть не переживала из-за того, что не живет подобно железным людям или что в ее хозяйстве нет ни одного серпа. В мамином доме никогда больше хлеба не ели, зато не переводилась в огромных количествах лосятина и козлятина.
Мне еще и года не исполнилось, когда мы вернулись в лес. Поэтому о деревенских обычаях и жизни я не знал ничего, поскольку вырос в лесу, и это мой единственный дом. У нас была замечательная хижина в лесной чаще, где я жил вместе с мамой и сестрой, там же поблизости находилась пещера дяди Вотеле. В те времена лес еще не совсем опустел, и если походить по лесу, можно было наверняка встретить и других людей: старух, доивших волков на пороге своих хижин, длиннобородых стариков, беседовавших с толстенными гадюками.
Молодые встречались реже, и становилось их все меньше, так что всё чаще попадались заброшенные жилища. Они зарастали подлеском, кругом шастали беспризорные волки, и старики говорили, что порядка больше нет никакого и жизнь идет наперекосяк. Особенно огорчало их, что перестали нарождаться дети, и это правда — да и у кого они могли родиться, если все, кто помоложе, перебрались в деревню? Мне тоже хотелось поглядеть на деревню, я выглядывал с опушки леса, не решаясь приблизиться. Всё там было иначе и, по-моему, не чета нашей жизни. Было много солнца и света, избы под открытым небом казались мне куда красивее нашей хижины, наполовину скрытой ельником, и возле каждой избы — полно ребятни.
Это вызывало у меня особую зависть, ведь играть мне было почти не с кем. Сестра Сальме как-то не очень обращала на меня внимание — она была на пять лет старше, к тому же девчонка, она занималась своими делами. К счастью, имелся Пяртель, с ним-то мы и носились по лесу. Да еще Хийе, дочка Тамбета, но она была еще слишком мала — еле ковыляла вокруг своей хижины, то и дело шлепаясь на землю. Так что играть с ней пока не получалось. К тому же мне не нравилось ходить к Тамбету — хотя я был еще маленький и глупый, но, тем не менее, понимал, что Тамбет меня не жалует. Вечно он ворчал и фыркал, когда мы с Пяртелем, набрав ягод, возвращались из лесу, и я от чистого сердца угощал земляникой играющую в траве Хийе. Тамбет кричал:
— Хийе, поди сюда! Нам от деревенских ничего не надо!
Он никак не мог простить нашей семье, что в свое время мы покинули лес, и упрямо считал нас с Сальме гостями. В священной роще он всегда пялился на нас с явной неприязнью, словно укоряя в том, что пропахшие деревней, испорченные существа вроде нас вообще осмеливаются появляться в таком сокровенном месте. Меня в эту священную рощу, по правде говоря, нисколько не тянуло, мне совсем не нравилось, как вещий Юльгас окроплял священные деревья заячьей кровью. Зайцы такие славные, и в моей голове не укладывалось, как можно убить зайца только затем, чтобы полить его кровью корни деревьев. Я боялся Юльгаса, хотя на вид он был ничуть не страшный, вполне добродушный дед, и с детьми ласковый. Иногда он навещал нас, рассказывал про всяких духов-хранителей, говорил, что к ним следует относиться с величайшим почтением, особенно детям. Прежде чем умыться родниковой водой, надо принести жертву водяному, а набрав ведро воды — еще одну. Если же захочется искупаться в речке, то, чтобы водяной не утопил тебя, надо принести даже не одну жертву.