– А он нас боится, вот и прислал ее! – сказал Снорри, рывком поднявшись на ноги. – На его золото надо нанять воинов, купить оружие и напасть на Камулодунум.
– Ты, наверное, возьмешь в поход свой амбар, – сказал Колдер, и раздался общий хохот. Ведь все знали, что Снорри спрятался от римлян под одеялом в амбаре и выскочил оттуда, когда враги подожгли амбар. В Совет его выбрали только потому, что он владел большим количеством земли.
– Меня совсем окружили, и только так я мог избежать гибели, – сказал Снорри. – Я возьму свою долю золота и уйду к Драде.
– Ни у кого своей доли золота нет, – объявил Колдер. – Оно подарено Совету, и мы обсудим, как его употребить.
В конце концов Снорри и еще четыре землевладельца ушли с двумястами своих керлов к Драде, остальные остались учиться жить по-новому: вассалами Кровавого короля.
Гристу это решение преисполнило горечи. Но он был керлом Колдера и обязался повиноваться ему. К тому же решения знатных редко его касались.
В ту ночь, когда он в одиночестве поднялся на Высокий холм, к нему пришел Колдер.
– Тебя гнетет тревога, мой друг? – спросил майордом.
– Дни Крови снова настанут. Об этом мне шепчет ветер. И воронье тоже знает об этом.
– Это мудрые птицы. Два ворона – глаза Одина.
– Я слышал, как ты сказал, что следуешь за Белым Христом.
– По-твоему, у Кровавого короля не было ушей на нашем Совете? По-твоему, Снорри и его керлы доберутся до Драды живыми? Или хоть один из нас остался бы живым, если бы я не сказал того, что сказал? Нет, Гриста, я следую за Древними Богами, которые понимают сердца людей.
– Ну а договор с Утером?
– Мы будем его соблюдать, пока нам это выгодно.
Но придет день, когда потеря твоей правой руки будет отомщена. Вчера ночью мне привиделся сон: Кровавый король стоял на вершине холма совсем один. Все его воины валялись вокруг мертвые, и знамя его было сломано. Я верю, что этот сон мне послал Один; это его обещание.
– Пройдет много лет, прежде чем мы станем настолько сильны.
– Я терпеливый человек, мой друг.
Кровавый король медленно спешился и отдал поводья боевого коня безмолвному оруженосцу. Повсюду вокруг него валялись трупы убитых там, где они упали; под низко хмурящимся небом кружила черная туча воронья, ожидающего, когда можно будет приступить к пиршеству.
Утер снял бронзовый шлем, подставляя лицо прохладному ветру. Как он устал! И гораздо больше, чем позволил бы кому-нибудь догадаться.
– Ты ранен, государь, – сказал Викторин, появляясь из сумрака и тревожно сощурив темные глаза при виде крови, сочащейся из раны над локтем короля.
– Пустяк. Сколько человек мы потеряли?
– Носильщики еще ходят по полю, государь, а лекарю считать некогда. Я бы сказал, около восьмиста, но, возможно, и меньше.
– Или больше?
– Мы оттесняем врагов к берегу. Может, ты передумаешь и сожжешь их корабли?
– Нет. Без кораблей им некуда будет отступать. И чтобы полностью уничтожить их войско, придется пожертвовать легионом. А у меня нет лишних пяти тысяч людей.
– Разреши, государь, я перевяжу твою рану.
– Да перестань же меня нянчить! Рана закрылась… ну, почти. Погляди на них! – сказал король, указывая на луг между речкой и озером, на сотни изувеченных трупов. – Они приплыли ради грабежа. Теперь воронье выклюет им глаза. И это чему-нибудь научит уцелевших?
Скажут ли они: «Держитесь подальше от владений Кровавого короля»? Нет, они будут приплывать снова и снова десятками тысяч! Чем их влечет этот остров?
– Не знаю, государь, но пока они будут приплывать сюда, мы будем убивать их.
– Мой неизменно верный друг! Ты знаешь, какой сегодня день?
– Конечно, государь. Это День Короля.
Утер усмехнулся:
– Да, День Двух Солнц. Знай я тогда, что с него начнутся двадцать пять лет войны… – Он умолк.
Викторин снял оперенный шлем, подставляя седые волосы вечернему ветерку.
– Но ты всегда побеждал, государь. Ты стал легендой от Камулодунума до Рима, от Тингиса до Византии – Кровавый король, не знающий поражений. Пойдем, твой шатер готов. Я налью тебе вина.
Шатер короля был поставлен на холме, возвышавшемся над полем битвы. Внутри возле походной постели в жаровне тлели угли. Бальдрик, оруженосец Утера, помог ему снять кольчугу, нагрудник и поножи. Король с облегчением растянулся на постели.
– Сегодня я ощутил свой возраст, – сказал он.
– Тебе не следует бросаться в самую сечу. Случайная стрела… неожиданный удар мечом… – Викторин пожал плечами. – Мы… британцы… без тебя не выстоим. – Он подал Утеру кубок с вином, разбавленным водой.
Утер сел на постели и отпил половину.
– Бальдрик!
– Слушаю, государь.
– Почисти Меч. И будь осторожен: он перерубает волос.
Бальдрик улыбнулся, поднял огромный Меч Кунобелина и вынес его из шатра. Викторин подождал, пока он не вышел, потом пододвинул холщовый табурет и сел рядом с монархом.
– Ты устал, Утер. Поручи мятеж триновантов Гвалчмаю и мне. Теперь, когда готы сокрушены, племена не станут сопротивляться.
– Я высплюсь и утром буду полон сил. Ты трясешься надо мной, как старая нянька!
Викторин ухмыльнулся и покачал головой, а король откинулся на спину и закрыл глаза. Старый римлянин сидел неподвижно и смотрел на лицо своего монарха, на огненно-рыжие волосы, на белокурую, а теперь засеребрившуюся бороду – и вспоминал юношу, который вторгся в пределы Ада ради спасения своей страны. Теперь волосы сохраняли свой цвет благодаря хне, а глаза казались древнее самого времени.
Двадцать пять лет этот человек творил невозможное – отражал нашествия варварских орд, грозящих поглотить Край Тумана. Только Утер и Меч Силы стояли между светом цивилизации и мраком кровожадных орд. Викторин был чистокровным римлянином, но он четверть века сражался рядом с Утером, подавляя восстания, сокрушая вторгавшихся саксов, скандинавов, готов… Как долго еще сможет маленькое войско Утера брать над ними верх?
Так долго, сколько проживет король. В этом была великая печаль, горчайшая правда. Только Утер имел необходимую силу, мощь, личный магнетизм. Когда его не станет, свет погаснет.
В шатер вошел Гвалчмай и молча остановился, увидев, что король спит. Викторин встал и укрыл монарха одеялом, потом, сделав знак старому воину-кантию, вышел из шатра.
– Его дух изнурен, – сказал Гвалчмай. – Ты его спросил?
– Да.
– И?..
– А как ты думаешь, друг мой?
– Если он умрет, мы погибнем, – сказал Гвалчмай.
Он был высок, из-под кустистых седых бровей смотрели суровые глаза, а длинные серебряные волосы были заплетены в косу по обычаю его предков-кантиев.
– Ш-ш-ш! – прошипел Викторин и, ухватив товарища за локоть, увел его в темноту.
В шатре Утер открыл глаза, сбросил одеяло и налил себе вина, но воды в него не добавил.
Великое Предательство. О нем все еще говорят. Но чье это было предательство? Он осушил кубок до дна и вновь его наполнил, Он снова увидел их на верху того уединенного обрыва…
– Иисусе сладчайший! – прошептал он. – Прости меня.
Кормак прошел между построенными без всякого порядка хижинами к кузнице, где Керн стучал молотом по лемеху плуга. Мальчик подождал, пока вспотевший кузнец не окунул раскаленный металл в колоду с водой, а тогда подошел к нему.
– У тебя есть для меня работа? – спросил он.
Лысый коренастый Керн обтер ладони о кожаный фартук.
– Сегодня никакой.
– Может, принести воды?
– Я ж сказал, сегодня никакой, – рявкнул кузнец. – А теперь убирайся!
Кормак сглотнул.
– Я мог бы прибрать склад.
Ладонь Керна почти опустилась на ухо Кормака, но мальчик успел отклониться, и кузнец чуть не потерял равновесие.
– Ты уж прости, почтенный Керн, – сказал он, замерев на месте, и получил злобную оплеуху.
– Убирайся! Да смотри, завтра не приходи!