— Заедем со мной по пути в Каменку! Там в екатеринин день весело, три именинницы: сама Екатерина Николаевна Давыдова и две внучки ее, кузины Катрин — дочери Василия Львовича и Софьи Львовны Давыдовых…
Они поехали. Этот приезд памятен особенно был Бестужеву-Рюмину еще и потому, что там впервые увидел он свою Катрин. Но тогда он весь был поглощен совсем иным.
Больше всего на свете Бестужев-Рюмин любил вольность и стихи. Его божеством был Пушкин, сочинитель вольнолюбивых стихов.
В первый свой приезд в Каменку он встретил здесь Александра Сергеевича Пушкина.
С тех пор прошло два года, а Михаил Павлович не мог забыть волнения и трепета, которые испытал, увидев того, чьи стихи повторял беспрерывно, переписывал в тетрадки. Стихи, от которых мужеством и отвагой загоралось сердце:
Как часто, сжимая кулаки, шептал Михаил Павлович эти слова. Немощные, именно немощные…
Он прожил тогда в Каменке несколько дней. И все дни были заполнены Пушкиным. Его незабываемым, неожиданно возникающим, словно вспыхивающим смехом, его точными острыми суждениями о русской словесности, его движениями — порывистыми и угловатыми. В общении Пушкин был труден, раздражителен, обижался на каждое неловко сказанное слово. Но Бестужев-Рюмин с восторгом относился к своему кумиру, краснел и смущался, когда Пушкин обращался к нему. Пушкин заметил это и все ласковее поглядывал на застенчивого юношу, так откровенно обожавшего его. Порой улыбался ему ободряюще и даже заговорщически.
В Каменке в ту пору было много гостей: Якушкин, Орлов, Раевские. Вечера проводили в кабинете Василия Львовича Давыдова, ревностного члена тайного общества (о чем, впрочем, тогда Бестужев-Рюмин и не подозревал). Спорили, курили, шумели. Россия, мятеж, революция, свобода — эти слова звучали непрестанно.
Особенно запомнился Бестужеву-Рюмину последний вечер перед отъездом. Споры разгорались все жарче. Чтобы придать разговору порядок, шутя избрали «президентом» Раевского. Высокий, черноволосый, он полушутливо, полуважно управлял течением разговора. Никто не имел права начать говорить, не испросив у него дозволения. И если все-таки шум начинался, Раевский громко звонил в колокольчик.
— Как вы думаете, господа, насколько было бы полезно учреждение в России тайного общества? — вдруг спросил Орлов, испытующе глядя на присутствующих. (Ведь очень немногие из каменских гостей в ту пору знали, что такое общество уже существует.)
Наступила тишина.
Первым заговорил Пушкин. С жаром доказывал он, какую огромную пользу могло бы принести России создание тайного общества.
Якушкин же, один из старейших членов общества, в целях конспирации стал доказывать обратное.
— Да мне нетрудно доказать, что и вы шутите! — обратился он к Пушкину. — Я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало тайное общество, вы, наверно, к нему не присоединились?
— Напротив! — горячо воскликнул Пушкин. — Наверное бы присоединился!
— В таком случае давайте вашу руку… — медленно и серьезно проговорил Якушкин.
Пушкин порывистым движением протянул руку. Якушкин рассмеялся.
— Но ведь это только шутка!..
Пушкин вскочил раскрасневшийся, взволнованный. В его синих глазах стояли слезы.
— Я никогда не был так несчастлив, как теперь! — с горечью проговорил он, и голос его дрогнул. — Я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой. И все это была только злая шутка…
Он быстрым шагом не вышел — выбежал из кабинета.
Бестужев-Рюмин бросился за ним. Он искал Пушкина по всему огромному каменскому дому. Так хотелось сказать ему самые лучшие, самые добрые слова. Но не нашел…
А когда в прошлом году Сергей Муравьев-Апостол оказал Бестужеву-Рюмину высшее доверие и принял его в члены тайного общества, Михаил Павлович спросил, почему не был удостоен этой чести Пушкин.
Сергей Иванович поднял на Бестужева-Рюмина свои задумчивые серые глаза и, помолчав, серьезно сказал:
— Пушкин принадлежит России. Он ее слава и ее гордость. Разве можем мы знать, что готовит нам будущее? Так имеем ли мы право рисковать его судьбой?
…Вот уже виден на взгорье большой двухэтажный дом с пристройками. За ним старый сад, уступами спускающийся к реке.