Первым появился коллега - профессор Высшего института народного образования Павел Петрович Смирнов. Как всегда, порывистый и несдержанный, в вельветовой куртке и без галстука, не профессор - анархист. Глаза блестят и жестикулируют, будто хочет подчеркнуть, что каждое сказанное им слово веское и полно необычного содержания. Почему-то Николаю Прокоповичу показалось, что Павел Петрович, как и положено настоящему анархисту, в паузе между своими тирадами выхватит из кармана пистолет и расстреляет собеседника, а потом вежливо извинится за случившиеся.
Но все же профессору сорок один год и, говорят, умеет же привлечь внимание - студенты бегают на его лекции.
Николай Прокопович встретил Смирнова на пороге и приготовился выдержать словесный залп, но снова раздался звонок - судя по преувеличенно радостным возгласам Марии Даниловны, пришли Костя с Надеждой, и Николай Прокопович, подарив Смирнову только любезную улыбку, пошел в прихожею.
Жена брата нравилась ему, он иногда ловил себя даже на неразрешенных мыслях, Надя догадывалась об этом, потому что изредка, когда ни Костя, ни Мария Даниловна не могли увидеть, пускала ему глазами чертики, и Николай Прокопович краснел, как гимназист шестого класса. Надя любила яркие и открытые платья, которые подчеркивали ее прелести, однако сегодня одела темную блузку с воротником под самый подбородок. И Николай Прокопович вдруг подумал: все, что жена брата спрятала под кофточкой, стало вдвое отчетливее.
Надя подставила Николаю Прокоповичу свежую розовую щечку, и он чмокнул ее не без приятности. Однако, к сожалению, не смог уделить брату больше внимания, потому что Костя подвел высокого, худого и смуглого мужчину.
- Леонтий Эдмундович Чолганский, мой давний знакомый, пожалуй, ты слышал о нем...
- Слышал, конечно, слышал... - любезно улыбнулся Николай Прокопович, подумав: сколько таких адвокатов средней руки кружились когда-то в Киеве...
- Вы не возражали, когда Дума выбирала меня председателем сиротского суда, - сказал Чолганский, и Николай Прокопович вспомнил предыдущий председатель проворовался, собственно говоря, они проворовались все, видимо, не был исключением и этот Чолганский. Что поделаешь: сама система стимулировала взятки и кражи, и недаром их кадетская фракция в Государственной Думе пыталась ввести хотя бы условный контроль за деятельностью царских чиновников.
"Не прислушались, - подумал вдруг Николай Прокопович, - генеральскими и Камергерский мундирами гордились, в Государственном совете заседали ваше высокопревосходительства, на кадетов, как на свирепых псов, оглядывались, теперь бы кланялись и первые руку подали, а следовало самим на думскую демократию ориентироваться - не было бы ни революций, ни гражданских войн, ни расстрелов, в крайнем случае, лишились бы расшитых золотом мундиров, но сидели бы в своих имениях, ездили в экипажах, запряженных орловскими рысаками, или даже в модных ныне автомобилях".
Вдруг Николай Прокопович с грустью вспомнил свой автомобиль, в котором он как товарищ министра разъезжал в Петрограде - и надо же, поставили не на ту лошадь, знал бы - по шее Керенскому, болтун несчастный, демагог проклятый, уверял, что государственный руль в надежных руках...
Воспоминания огорчили Николая Прокоповича, и он чуть было не прозевал прибытия Чебакова с Вакар. Тем более, что те пришли незаметно - звонок звякнул осторожно и неуверенно, как будто за дверью стоял не заграничный эмиссар партии кадетов и бывший киевский прокурор, а дворник или даже нищий. Однако, увидев в дверях Вакара, Николай Прокопович сразу оправился, широко раскинул руки, демонстрируя приязнь и уважение, и славянскую широту души.
- Боже мой,- Воскликнул громко и искренне, - кого мы видим! Машенька, встречай дорогих гостей, это же надо - из самого Парижа на нашу Тарасовскую!
Мария Даниловна подала руку Вакар несколько манерно и улыбнулась заискивающе, как бы извиняясь за провинциальную серость, но сказала многозначительно, намекая, что жизнь ужасна и несправедлива к ним:
- Надеюсь, вы простите нашу неустроенность... Ибо сами понимаете!..
Вакар ответил, коснувшись губами пальцев хозяйки:
- На чужбине тоже несладко...
Мария Даниловна округлила глаза и сказала:
- Все смешалось у нас! Но больше всего приходится страдать от отсутствия настоящего общества. Вы представляете, приходится общаться с товарищами... Дворник, который на праздники приходил на кухню и получал рюмку, сегодня утром говорит: " Товарищ Василенко, вам придется по вторникам убирать черную лестницу..."