Ляля вернулась минут через пять и начала рассказывать полушепотом, что творится в городе.
— Японцы рассвирепели, — сообщила она, прижав к пылающим щекам подрагивающие ладони, — все перевернули. Страх-то какой!
У Ивана округлились глаза.
— Как бы в церквушку их не занесло, — забеспокоился он.
— Сами не пойдут, если отец не выдаст.
— Он может выдать? — удивился Иван.
— Он все может. Уж такой человек, — ответила Евлалия.
— Невысокого же ты мнения о своем отце!
— Какой он мне отец? Пришел к нам, когда мне два годика было. Мать имела небольшое состояние. И у него кое-что было. Жить бы да жить. А ему все мало, мало. Грабастал без креста и совести. Так и загрыз мою бедную маму…
— Вот оно что… — проронил в раздумье Иван.
— Тебя-то он не выдаст, потому что любит. Наследником хочет сделать. А ребят может продать. Ты знаешь, как он меня ругал, когда узнал, что я им тайный ход показала.
— Ругал? — удивился Иван. — А я думал, это он их вывел из склада.
— Что ты! — махнула рукой Евлалия. — Ты его остерегайся и не перечь ему. Злой он человек.
— Выходит, в западню мы попали? — сказал Иван, подумал о своих товарищах и, кажется, впервые в жизни ощутил силу духовного родства.
— Зачем же ты встаешь? — забеспокоилась Ляля.
— Не время, видно, отлеживаться — надо двигать а ребятам, — ответил он и начал надевать сапоги.
— Ты что? Японцев полно в городе. Они сразу тебя схватят, — отговаривала его Ляля.
— Ничего. Мне бы только до церквушки добраться. А там мы сумеем за себя постоять. Четверо — не один!
Ляля прикрыла собой дверь, раскинула в стороны руки.
— Никуда я тебя не пущу. Там тебя убьют!
— Меня хочешь спасти? Но я же не один, — сказал Иван и попросил: — Найди мне какую-нибудь одежду — рубаху, что ли, отцовскую…
— Но церковь заперта на замок, а ключ у отца.
— На замок? — стал в тупик Иван. — Найди ключ. Найди сейчас же! Ты слышишь? Или я разнесу все ваше проклятое гнездо!
Иван был еще слаб. У него кружилась голова, неуверенно двигались ноги, но он твердо верил, что все вместе они сумеют продержаться до прихода бригады, и хотел во что бы то ни стало добраться до своих ребят. Ведь у них автоматы, гранаты. Пусть попробуют сунуться!
Пока они спорили, в комнату стремительно вошел отец.
— Что за шум, а драки нет? — полушутя спросил он.
— Ваня хочет в церквушку, к своим дружкам, — ответила Ляля.
— С ума сошел! Сбесился! — вскинул брови отец. — Ты захотел моей смерти? Ты хочешь, чтобы японцы распяли меня на кресте?
— Не трясись ты за свою жизнь. Дай мне ключи, и я доберусь с божьей помощью до божьего храма.
— Так ты платишь за мою доброту! — вскрикнул по-петушиному Епифан Парамонович.
— Ваня, не перечь отцу, — встряла Ляля, напомнив брату о своем предупреждении.
— Марш на место! — скомандовал отец, оттесняя Ивана назад к дивану. — Не за тем я спасал тебя, чтобы отдать на погибель!
Обессилевший, Иван пристально посмотрел на отца.
— Что смотришь, как баран на новые ворота? — усмехнулся Епифан Парамонович. — Дивишься, что на мне купеческое одеяние? Так я и есть маньчжурский купец. Это я в Ольховке Епишкой прозывался. Теперь, брат, меня Епифаном Парамоновичем величают. В пояс кланяются! Да, да!
— Чудное дело! С чего же это ты разбогател? — спросил Иван и, не получив ответа, сказал: — Видно, правду в Ольховке болтали, что ты в гражданскую на складах у нерчинских купцов промышлял…
— Брехня, сущая брехня! — возразил отец. — Если и брал — самую малость: ящик спичек да мешок чаю. Все на пожаре сгорело. Да ишо сумку подков приволок — сорок штук!
— Зачем же тебе столько подков?
— Это я для счастья. Из-за этих подков мне и пофартило добыть золотой клад в кургане. Помнишь? С того клада я и пошел. В Ольховке Степка Жигуров не позволил бы мне разбогатеть. А тут — пожалста. К тому же повезло — выгодно оженился. Тоже рукав к шубе…
— А что же ты меня в ольховской рубахе вчера встретил?
— Ту рубаху, сынок, я в гардеробе храню для показу, Смотри, народ, кем я был и кем стал! Ну, и для встречи с тобой — как с красным командиром — в ее обрядился.
Я знаю: красные любють бедненьких. Так ведь? — хитровато улыбнулся он.
— Как они тебя приняли здесь, красного партизана?
— Кто там помнит Епишку-обозника! Приголубили как беглого кулака, — ответил Епифан Парамонович.
Он прошел в соседнюю комнату и вынес оттуда дорогой темно-синий костюм в рубчик — как раз такой, о котором долгие годы мечтал Иван.
— Тебе тоже надо обрядиться. Не ровен час… Снимай к черту свою обгорелую робу да засовывай поглубже руки в карманы на зависть всему народу!