Стояла удивительная тишина, в воздухе пахло легким, пряным дымком, наверное неподалеку, на других дачах, жгли прошлогодние листья.
— Сыщик, — послышался голос Геры, — сейчас начнется твой фильм, хотя я не очень понимаю, чем он привлек твое благосклонное внимание.
В гостиной весело потрескивал огонь в камине, Гера красиво сервировала столик на колесиках, поставила его так, чтобы удобно было пить чай и смотреть телевизор. Алексею вдруг показалось, что он бывал здесь не раз и с Герой, хлопочущей вокруг столика, знаком сто лет, она его давний друг, и вообще жизнь прекрасна.
Дача производила странное впечатление. Она выглядела так, словно ее собирались покинуть. Громоздились по углам ящики, коробки, бумажные мешки с какими-то вещами. Часть мебели была сдвинута, подготовлена к вывозу. И даже несколько картин сняли со стен и поставили на пол. Расспрашивать, почему дача в таком состоянии, Алексей посчитал неудобным. Захочет Гера — сама скажет. Она заметила его удивленный взгляд и собралась что-то объяснить, но на экране замелькали титры нового документального фильма, и девушка притихла, словно бы растворилась в глубине комнаты. Алексей заметил у нее способность: как-то внезапно, безошибочно улавливая эти минуты чутьем, уходить на задний план — она есть и ее нет… Он не знал еще, что этим бесценным даром владеют только очень умные и чуткие женщины, понимающие настроение близкого им человека.
«Тогда, в 1945-м» — этот фильм был о Берлине и Германии сорок пятого, о советских людях в дни Победы и о немцах в часы и месяцы краха фашистской Германии. Аннотацию ленты Алексей прочитал в программе передач и обязательно решил посмотреть. Ведь только вот так, на экране или из книг, мог он узнать, увидеть время Егора Адабаша и Ирмы Раабе. Прошло уже с той поры две его жизни… Он не раз пытался представить капитана Адабаша на берлинских улицах, ему казалось, что он хорошо видит на тех же улицах и Ирму… Однако в картинах, которые он мысленно рисовал, было много от фантазии, беллетристики, от отрывочных сведений, почерпнутых из разных источников. Теперь же объективы кинодокументалистов и воспоминания очевидцев как бы воссоздавали ушедшее время в его целостности, жгучей, торжествующей и горькой реальности.
Не отрываясь, уйдя в себя, смотрел Алексей на экран.
Вот советские солдаты рвутся к рейхстагу — среди атакующих нет капитана Адабаша, он ранен, лежит в госпитале… Вот солдаты в серой форме с поднятыми руками выходят из развалин навстречу солнцу и жизни — сдаются в плен. В письмах Ирмы все время упоминается какой-то Вилли, бывший фельдфебель…
А вот цепочка женщин, передающих из рук в руки кирпичи… Длинная очередь с ведрами и кастрюлями к солдатской походной кухне — повара в пилотках черпаками наливают суп. Может быть, среди этих женщин, протягивающих повару в солдатской форме с медалями свои кастрюльки, и Ирма Раабе?
ПОНЯТЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ
Ирма Раабе медленно шла домой. Ее в госпитале уже знали и врачи, и сестры, и раненые. Когда она приходила, а старалась бывать в госпитале каждый день, кто-нибудь обязательно здоровался с нею, помогал получить пропуск. Сестры немножко ревновали ее к молодому, красивому капитану, но, в общем, относились с пониманием. Если бы Ирма знала русский язык, она, возможно, краснела бы от некоторых реплик, которые бросали острые на язык фронтовые сестрички… Но обязательно находилась какая-нибудь рассудительная сестра, которая брала Ирму под защиту:
— Не надо, девочки… Может, у нее такое первый раз в жизни…
Этот аргумент убеждал самых бойких любительниц позлословить, перемыть кости молоденькой девчонке, которая как на работу каждый день приходила в госпиталь с букетом роз, скромно, но тщательно одетая, с хорошо уложенной прической — белокурый локон спадал на лоб, — останавливалась у входа и терпеливо ждала, пока кто-нибудь не заметит ее и не разрешит:
— Проходи.
Тогда она мчалась, спотыкаясь, чуть не падая, теряя розы, в палату, где лежал ее капитан. Адабашу не становилось лучше. А ей страстно хотелось, чтобы Адабаш встал на ноги и она смогла бы пригласить к себе домой — пусть все видят, она не боится никого из тех бывших, прошлого больше нет, есть только сегодняшний день, завтра будь что будет, но сегодня она счастлива, потому что у нее есть любимый человек и никому не удастся отнять его у нее, разве только смерти, но и тогда она будет просить не забыть ее, помнить светлой и легкой памятью, а скорее всего, уйдет в то последнее путешествие вместе с ним.