— Воевал? — спросил Демиденко у Ангела.
— А я всю войну воюю.
Ел Ангел жадно, самогонки выпил много, но не опьянел, держался очень настороженно, из чего Демиденко сделал вывод, что, скорее всего, он пробирается куда-то по делам, которые держит в тайне.
Перед рассветом Ангел ушел, взял на дорогу продукты и все деньги, которые были у Демиденко. Пришлось отдать, потому что пообещал пристрелить и даже достал кольт.
— Как вы думаете, документы у него были настоящие? — спросил Озерский. Алексей добровольно уступил ему инициативу в разговоре с Демиденко: во-первых, у капитана опыта таких «бесед» побольше, во-вторых, он местный, Демиденко его знает, значит, и откровеннее с ним будет.
— Кажется мне, что и документы, и солдатская форма, и даже награды принадлежали ему.
— Почему так считаете?
— Э-э, у меня глаз наметанный был к тому времени. Сразу отличал, если кто-то чужое за свое выдавал.
— Тогда почему же Ангел был такой настороженный, чего опасался?
— Может быть, боялся, что его опознают. Ведь он в тех местах свирепствовал, — высказал разумное предположение Демиденко.
— Вполне вероятно, — согласился Озерский. — Но тогда неясно другое — зачем потянуло Ангела в те места, где его могли опознать?
Капитан вел разговор таким образом, чтобы Демиденко мог высказать и свои предположения. И бывший полицейский старался, он, решив говорить, ничего не утаивал. Наоборот — был предельно откровенным. И Алексей убедился, что первое впечатление не обмануло его — Демиденко был умным человеком, умеющим делать выводы.
— Мне кажется, — высказал предположение Демиденко. — Что Ангел пришел в наши места за кем-то или за чем-то. К примеру, всем полицейским было известно, что он отнимал у арестованных людей золото и другие ценности. Мог все это сховать в тайнике. А потом пришел за ворованным — война кончилась, хотел не с пустого места жизнь… другую начинать.
— Что же, ваши предположения заслуживают внимания.
— И учтите, гражданин капитан, он потому и по ночам шлялся, чтобы на кого знакомого случайно не нарваться. А я для него вроде был своим. Очень он удивлялся, что я еще на свободе.
— С собой не звал?
— Куда там! Наоборот, пригрозил: не вздумай, мол, по моему следу идти, мною откупиться от Советов.
— Внешне он как-то изменился?
— Нет, только почернел весь, как-то опустился… Был как волк, вымокший под дождем.
— Делился какими-нибудь планами или, может, расспрашивал о чем-нибудь таком, что помогло бы отыскать его след?
— Нет, гражданин капитан, он и тогда, когда панствовал при гитлеровцах, о себе словечка не произносил.
— Кто он все-таки был, по-вашему? Бьюсь об заклад, полицейские пытались это узнать.
Озерский задавал вопросы не спеша, с ответами не торопил, со стороны послушать — встретились двое давно не видевшихся приятелей. И Демиденко беседовал степенно, без суеты и дерганья. Но, явно демонстрируя готовность выложить все, что знает, не позволял себе расслабиться, держался настороженно, в умных глазках вспыхивали время от времени переменчивые искорки.
— Ангела повсюду таскал за собой Коршун. Это может показаться странным, но мы, полицейские, не знали и фамилию Коршуна, подчиненные обращались к нему при нас только по званию… Так вот, мы первый раз увидели Ангела, когда появился со своей командой Коршун. Помню, еще кто-то сказал: «Смотри, какой черный, как смерть». Так и пошло: Ангел смерти. У него и в самом деле была такая странность: другие в гневе, в ярости краской наливаются, как перезрелые помидоры, а этот чернел, словно злоба его сжигала.
— Это интересно, однако, вы не ответили на мой вопрос. — Озерский не выпускал инициативу в разговоре из своих рук.
— Вот же отвечаю: мы пытались узнать, что за птица этот Ангел, из каких краев прилетел, только расспросы эти закончились враз: пристрелил Ангел одного слишком любопытствующего полицейского, и кончилось все на этом.