Девица под платаном, одетая, а точнее, полураздетая так, что даже неискушенные туристы сразу догадались о ее древней профессии, окликнула Алексея:
— Эй, парень, бросай свою козу, причаливай ко мне.
Она обратилась именно к Алексею, может быть, потому, что он выделялся среди своих спутников ростом и спортивной походкой.
— Что говорит эта мымра? — неприязненно спросила Гера, хотя было ясно — даже не зная языка, уловила смысл того, что выкрикнула пухленькая девица, которая была удивительно к месту на перекрестке среди черных пластиковых мешков с мусором у кромки тротуаров, по-соседству со сгорбленными старухами на раскладных стульчиках под стенами.
— Учить языки надо, — назидательно пробормотал Олег.
— Эй, не сомневайся, я тебя кое-чему научу… Твоей овечке такое и невдомек, — не унималась девица. — Или ты меня не понимаешь?
— Спасибо, мадемуазель, я все понял, но даже в школе числился в неспособных учениках, — вежливо ответил Алексей.
— Жаль, паренек, но святая парижская богоматерь тому свидетельница — ты мне нравишься, — рассмеялась девица.
— Что она такое говорит? — не унималась Гера, почти повиснув на руке у Алексея.
— Разве не понятно, — поддразнил девушку Олег Мороз, — эта хозяйка вечерних панелей желает нам приятного знакомства со славным городом Парижем.
— Шутите! — Гера старалась скрыть беспокойство. — А мне все это не очень по душе. Тоскливо как-то, кошмар и катастрофа.
Это были два ее любимых словечка, и она часто употребляла их к месту и не к месту.
— Да, обстановка не из праздничных, — согласился Алексей. — Вот что, ребята, нечего нагонять на себя страхи, держитесь увереннее.
Именно тогда в конце тоннеля-улицы, в неясном скудном свете редких уличных фонарей появилась стайка молодых людей. Они шли посредине мостовой, заняв всю улицу, шли шумно, что-то выкрикивая, высвистывая бравурный марш. У Алексея заныло сердце — еще не зная, не предполагая, что будет дальше, он вдруг ясно понял — этих не обойти стороной, слишком они возбуждены, накачаны бесшабашностью. Его тревога передалась и Олегу. Он то ли спросил, то ли предложил:
— Повернем обратно?
— С какой стати? — упрямо ответил Алексей. — Пусть себе веселятся, что нам с ними делить?
Он надеялся, что с шумной компанией они разойдутся мирно.
Подростки у стен зашевелились, задвигались, у них было хорошо развито чутье на скандалы. Старушки поспешно собрали свои раскладные табуреточки и исчезли в темных проемах подъездов.
Предводительствовала шумной ватагой девушка в узких кожаных брюках, перехваленных широким кожаным поясом, в черной рубашке, фасон которой что-то смутно напомнил Алексею. Это уже потом он рассмотрел девицу и запомнил, кажется, на всю жизнь, а сейчас только машинально отметил, что вышагивала она уверенно, по-солдатски печатая шаг. Девушка была невысокого роста, белокурая, из тех, кого обычно называют миниатюрными блондинками. Она шла впереди своих шумных спутников, и нарочитая грубость ее походки воспринималась неестественно, словно бы она пародировала кого-то или поддразнивала парней, которые роились вокруг нее в надрывном веселье. Девушка была старше остальных. Но ее слушались не только поэтому, по какому-то праву она была лидером. Спутники ее недавно перешагнули подростковый возраст, одеты они были под стать своей предводительнице — черные рубашки, кожаные иссиня-черные брюки, высокие, грубо сбитые сапоги. Парни ржали на любую, выкрикнутую кем-либо из них фразу, энергично жестикулировали, словом, им было весело, и они не сомневались, что и эта улица, и вечер, и вообще весь мир принадлежат им.
Разговаривали они на немецком.
— Кажется, эти хлопчики ищут, с кем бы сцепиться, — тихо сказал Олег. До этого они везде, на каждой встрече в молодежных клубах и в студенческих аудиториях, где успели побывать, чувствовали искреннее расположение и интерес к себе.
— Туристы, как и мы, — успокаивающе ответил Алексей. — Кажется, из ФРГ. Наверное, где-то побратались с зеленым змием, и он их одолел.
— Боюсь, мирно разойтись не удастся, — все больше мрачнел Олег.
Парни явно искали, как растратить подогретую спиртным энергию. Еще Алексей заметил, что вместе с ними были два молодых человека, по виду парижане. На их одинаковых куртках выделялись странные значки, напоминавшие не то паучков, не то фашистскую свастику.
Местные ребята тоже заметили этих молодых людей со значками, и с них стало сползать сонное выражение, на лицах проступила брезгливость, с которой разглядывают что-то грязное или непристойное.