Тенн Уильям
Последний полет
Уильям Тенн
Последний полет
Кабинет комиссара Брина в Сандсторме, внеземной штаб-квартире марсианского патруля, не очень отличался от кабинетов других канцелярских баронов. Если был в одном таком, думал Вик Карлтон, считай, знаешь их все; вот уже двенадцать лет он стоял на карауле во время освященной традицией церемонии, известной под названием Поцелуя Смерти, и перевидал их все каждый раз это было помещение, выкрашенное исключительно в белый цвет. Эти комнаты были гостеприимными, как стол хирурга.
Несколько звездных карт - словно пятна на ослепительной белизне стен; книжный шкаф, набитый разнообразными справочниками и руководствами по космосу; чопорный прямоугольный письменный стол, перед ним - единственный стул на тонких ножках; над столом - памятный список погибших разведчиков в нем было 563 имени тех, кто погиб на службе: 563 человека из 1420, когда-либо служивших в разведке.
Служба в разведке была добровольной, и каждый год во всех концах Галактики молодые ребята качали мускулы и перенапрягали мозги, чтобы туда попасть.
Речь была почти стандартная. Может быть, даже немного лучше, чем всегда: Брин был на службе новичком и от этого немного - смущался, что ли? Говорил он совсем недолго; можно сказать, не поцеловал смерть, а скорее чмокнул.
Он был так же высок и молодцеват, как они; старше Вика Карлтона не больше чем на три года, а он был самым старшим из троих; а его синяя форма отличалась от мундиров астролетчиков лишь одним - золотой звездой на груди вместо серебряной ракеты.
- Луц, О'Лири, вы подчиняетесь Виктору Карлтону - одному из немногих астролетчиков на активной службе, кто побыл на ней более десяти лет. Карлтон, ваши юноши признаны годными для этой миссии физически, психологически и умственно; большего нельзя сказать ни о ком. Хочу напомнить вам, что Патруль - это слава космоса, а Скауты - слава Патруля; и не стоит напоминать вам, как ревниво мы должны поддерживать эту славу. Доброй разведки и удачи вам. Все. - Он тихонько вздохнул от облегчения и закрыл рот.
"Все? - думал Вик Карлтон, пока летчики отдавали честь и выходили один за другим из кабинета. - Это только начало. И ты это знаешь, Брин. Когда кончается речь комиссара, официально начинаются опасность и ужас возможной смерти, вероятной нескончаемой муки. Тебе ли не знать: шесть месяцев назад ты решил, что с тебя хватит, и перевелся с активной службы на это тепленькое местечко в конторе. Когда мы выходим из твоего кабинета, все только начинается. - А потом: - Э, для командира это опасные мысли. Может, Кэй права; может, я старею. - И еще позже: - Брину только тридцать пять. Мне тридцать два. Помню, было время, когда мне казалось, что все комиссары - дряхлые развалины, которых держит на этом свете сила воли да горстка правил. Да Брину всего тридцать пять! Я и вправду старею".
Они вышли в коридор и столкнулись с другой группой астролетчиков, отправляющихся на задание - шлемы уже надеты, только не захлопнуты широкие лицевые стекла. В лифт ввалились всей толпой.
- Фас, О'Лири, принеси планетку!
- Ты еще не знаешь, как тебе повезло, Луц. По мне, новичков в первый полет должен вести Неуязвимый Карлтон.
- Да гляньте на Карлтона, ребята. Ему скучно! Вот это парень!
- Первый полет - самый трудный, О'Лири. Боже, я как вспомню свой!
- Луц, что ты такой зеленый! По статистике, у тебя шанс пятьдесят на пятьдесят вернуться живым!
- В полет, О'Лири! В полет!
Карлтон наблюдал за своими людьми. Сейчас больше внимания следовало уделять О'Лири. Луца еще поддерживал энтузиазм недавнего выпускника; он мог бояться своего боевого крещения, но возбуждение пересиливало страх. До начала полета про него можно забыть, и даже потом его скорее придется удерживать от мальчишеских выходок, чем понукать. А вот за О'Лири надо присмотреть.
Первый полет всегда тяжел. Вик вспомнил свой - девять? нет, одиннадцать лет назад. Командир, потрясенный настолько, что предпочел увольнение новому полету, второй кадет, настолько психологически раздавленный, что навсегда остался в крохотной психиатрической клинике Патруля на Ганимеде. Их едва не сожрал плотоядный мох, непредставимая мерзость. А Вик выдержал и вылетел из Сандсторма со следующей же миссией. Лететь надо сразу, пока не почувствовал страха.
И, конечно, О'Лири проболтался:
- Да у нас просто конфетка. Планета лишь на три десятых пункта хуже Земли.
За что и был тут же освистан.
- Это близ Дыры в Лебеде?! Где нашли сверхновую размером со звезду третьей величины и метеорит, летящий со скоростью света? Да в той части Галактики про Ньютона и не слыхивали! Забирай свою конфетку!
- О'Лири, тот район и на карты-то не нанесен. Может быть, там время сворачивалось и лопалось, там родилась Вселенная. Это у тебя называется конфетка? Сам ее кушай. Я предпочту мирок на шесть пунктов хуже Земли, но в нормальном секторе вроде Тельца или Девы.
- Слушай, О'Лири, не дури себя! Но мы же летим, приятель, так в полете и посмеемся!
- Эй, Луц, чего это ты так позеленел?
Гарри Луц слабо хихикнул и вытер вспотевшую руку о свой голубой комбинезон. Карлтон похлопал его по спине так, что у того заболели лопатки.
- Не бойся, с тобой двое бывалых парней. Мы о тебе позаботимся, правда, О'Лири?
О'Лири недоуменно поднял голову, потом серьезно кивнул:
- Точно; мы тебе, малыш, покажем, что к чему.
Хорошо. Пусть О'Лири поменьше беспокоится о себе и побольше - о новобранце.
Лифт остановился на первом этаже Управления Разведывательными Операциями. Здание было украшено аляповатым лазурным пластиком. Сквозь двойные двери Вик увидел толпу гражданского персонала - они всегда бросали работу, чтобы проводить очередную миссию. Сандстормские проводы смертников - так называли это разведчики. Вик пожал плечами, - этих гражданских, видите ли, взволновал их отлет. Царство человека расширится еще на пару световых лет - сознание этого, наверное, и правда кое у кого могло вызвать энтузиазм.
Кто-то запел:
В синей форме молодецкой,
Шлем изогнут, как бокал,
Ткань небес порвет он с треском,
Как его папаша рвал...
Подхватив песню, все трое взялись за руки.
Шагая в такт песне, они спустились к маленькому изящному кораблю с длинной голубой полосой на корпусе, ожидающему их на взлетной полосе созвездия Стрельца. Почетный эскорт из кадетов, шедший впереди, выкрикивал слова припева в розовое марсианское небо. С обеих сторон взлетной полосы доносились приветственные крики. "Надо же, - подумал Вик, - чему-то радуются"...
- А что скажешь ты? - спросила его прошлой ночью Кэй, когда он, положив голову ей на колени и любуясь сверканием двух марсианских лун над головой, тихо допел песню. Они два часа гуляли по Пустыне Цветущих Роз, а когда она присела на зернистый песок, Вик положил ей на колени голову и стал тихо напевать, охваченный странным спокойствием. - А ты разве не хочешь сына? Разве не хочешь, чтобы - чтобы он рвал ткань небес, как его папаша?
- Ради Бога, Кэй. Конечно, я хочу сына. Как только мы сможем пожениться.
- Но ты же не можешь. Пока ты на действительной службе в разведке. Ты не можешь иметь сына. Все дети разведчиков - сироты. Это совсем другое, Вик. Они - сироты и никогда не видели своих отцов.
Глядя в ее преданные и ясные глаза под пышными волнами белокурых волос, он натянуто улыбнулся:
- Послушай, милая, я хочу на тебе жениться. И я это сделаю. Но я согласен: мы не можем создать семью, пока я на службе.
- Да, Вик.
- Ты права: пока я не выберу себе планету по душе, я не смогу стать хорошим мужем ни тебе, ни любой другой женщине. Ты же не хочешь, чтобы я с тоской провожал взглядом каждую ракету; я же тебе не нужен потухшим - ты сама говорила. Я сейчас одинаково сильно хочу и иметь семью, и летать к звездам.
- Да, Вик.
Он сделал было нетерпеливый жест, но резко его оборвал, когда увидел, как она провела пальцами по песку пять параллельных линий.
- Ну вот. Так что тебе надо просто набраться терпения, подождать, когда я смогу закончить с этим делом. В конце концов, я служу уже двенадцать лет; при таком сроке службы жаль не дослужить до конца - большинство увольняются через пять лет, если остаются живы. Скоро я буду с тобой, Кэй, - и мне уже не придется строить из себя бывалого парня, потому что я действительно пройду испытание космосом и захочу на покой. По обычным меркам я еще молод - мне всего тридцать два. Всего-то несколько полетов, ну, скажем, еще три или четыре задания, и я созрею. Ждать осталось недолго.