В конце концов появился помощник и попросил Клейна пройти в ситуационную комнату. Он передал ему телефон.
"Марк, где ты?" спросил Клейн.
"Вы знаете... Президент Трамп ушел поздно. Я опоздал. Просто сиди и жди".
Через полчаса Медоуз вышел в коридор, направился к Клейну и тепло поприветствовал его. Он провел Клейна в свой кабинет. "У меня нет времени посидеть с вами", - извинился он. "Трамп подписал последнее помилование, и я должен доставить его в министерство юстиции до полудня, чтобы убедиться, что оно действительно".
На этом Медоуз велел Клейну звонить, если ему что-то понадобится, и ушел выполнять задание, более подходящее для стажера. Вся эта встреча выглядела как подходящая кода к самой бесславной передаче власти в истории Америки.
Следующие полтора часа Клейн просидел в Западном крыле. Его администрация стояла на пороге запуска одной из самых сложных государственных программ всех времен, распределяя сотни миллионов доз вакцины; ей нужно было предотвратить свободное падение экономики и восстановить правительство, которое пришло в упадок; она обещала закончить самую долгую войну в истории Америки. Но до этого оставалось девяносто минут. Все его правительственные устройства должны были быть активированы в 12:01, поэтому человеку, который вскоре будет управлять зданием, приходилось бежать по часам, ожидая своей очереди.
-
Когда Байден вышел на западный фронт Капитолия сразу после одиннадцати тридцати, его взгляд остановился на Билле Клинтоне, Джордже Буше-младшем и Бараке Обаме - тех, кто занимал эту должность до него. Это были президенты, которых он знал, наблюдал вблизи. Они не были полубогами или принципиально выше его. Их присутствие успокаивало его. Позднее, рассказывая об этом помощникам, он говорил себе: "Если они смогли справиться с этой работой, то и я смогу".
На более раннем этапе своей карьеры, столкнувшись с таким важным моментом, как этот, Байден почувствовал бы тревогу, связанную с влиянием. Будучи молодым сенатором, он выступал с зажигательными речами, которые стремились к пышному лиризму Кеннеди, изобиловали словесной пиротехникой, моментами парящего красноречия. Они казались ему предметом гордости, свидетельством того, как он овладел ораторским искусством, тем самым, что когда-то его изнуряло. Желание доказать свое красноречие привело его к неприятностям в 1987 году. Стремясь выйти за пределы себя через ораторское искусство, он стал жить в чужой истории. Он непроизвольно плагиатил фразы британского политика Нила Киннока, как будто подсознательно подтверждая, что в его велеречивом стиле есть что-то неистинное.
Но, спускаясь по ступеням Капитолия, он смотрел в телесуфлер на гораздо более простые формулировки.
Прототипом президентского спичрайтера является молодой человек, мечтающий о том, чтобы его слова были увековечены в антологиях. Майк Донилон таким не был. Для начала, Донилон, обрюзгший, с неухоженными бровями, не был молодым. Как и Рон Клейн, он работал на Байдена с восьмидесятых годов. Большую часть своей карьеры Майк Донилон работал политическим консультантом - хакером, как он сам себя экономно называл, а Донилон был невротически эгоистичен, - который занимался обыденными делами своей профессии. Он писал сценарии рекламных роликов, заказывал опросы и составлял записки. Но главным его умением было подражать своему боссу. Лишенный эго, наблюдательный интроверт, он мог поместить себя в сознание Байдена и предугадать его мысли. Как однажды Байден описал Донилона: " Он понимал меня, не говоря об этом".
Когда Донилон сел за написание инаугурации, он начал делать наброски, прежде чем посоветоваться с Байденом. Главная тема была для него очевидна, потому что Байден неустанно повторял ее на протяжении всей кампании: единство. Призывы Байдена к единству часто высмеивались в Twitter как ностальгия по двухпартийности, которая царила, когда он только приехал в Вашингтон в семидесятых годах, но уже давно рассеялась. Когда Донилон писал инаугурацию, он стремился заострить главную тему. Это не было стремлением избавиться от разногласий, не было призывом относиться к расизму цивилизованно. Байден должен был сплотить нацию, чтобы сформировать народный фронт против общих врагов - болезни и ненависти.
Байден и Донилон почти закончили речь перед 6 января - катастрофой, которая подтвердила выбор темы. Он выделил время для репетиции речи со своим другом историком Джоном Мичэмом и младшей сестрой Валери, которая настойчиво требовала от него быть прямолинейным. ("Не говори "гипербола", когда имеешь в виду "преувеличение", - любила укорять она.) Но Байден хотел подправить проект, чтобы учесть травму. Он хотел одновременно признать непрочность американской демократии и отметить, что она только что пережила величайшее испытание современности, о чем свидетельствует сам факт проведения церемонии инаугурации : "Итак, сейчас, на этой освященной земле, где всего несколько дней назад насилие пыталось потрясти самое основание Капитолия, мы собрались вместе как единая нация, под Богом, неделимая, чтобы осуществить мирную передачу власти, как мы делали это на протяжении более чем двух столетий".