Он выпрямил спину. Пощелкал ногтями по микрофону. «Раз-два, раз-два-три». Удовлетворившись звуком, откашлялся. Звучно начал:
— Братья и сестры мои! Я рад видеть вас здесь, ибо каждый, блюдущий благонравие и благочестие, приветливо будет встречен в «Зеленом Доме»…
Произнося ритуальную формулу, он оглядывал зал.
Люди выглядели почтительно и в меру придурковато.
Стража бдила. Вот только молодой высокий десятник время от времени стрелял в осужденного взглядом синих наивных глаз, бормоча под нос молитву да поглаживая шокер на поясе.
Покончив с формальностями, Альберт забормотал скороговоркой, очень тихо — чтобы привлечь и напрячь внимание зрителей и осужденного:
— Начинаем процесс по делу искина серии LR-1328, нарушителя согласно статье 58/1 церковного уложения от года 2053 яко сеющего смуту и ересь и смущающего своим никчемушным умствованием народ. Муж сей рукоблу… творный повинен в том, — глава трибунала откашлялся и отхлебнул «Перье» из пузатой зеленой бутыли, — что посмел мыслить, не сообразуясь с уложениями и уставами, и тем самым неоднократно и нагло нарушая закон. Было?! — вскинул он подбородок. — Виновным себя признаешь?
Искин потянулся, лязгнув членами:
— Нет.
— Как же не признаешь, если есть свидетели? — сказал Торш вкрадчиво и кивнул пальцем секретарю. Тот поманил с передней скамьи неприметного человека, худого, одетого в черное, с вязаной шапкой, натянутой до переносицы. Глаза у свидетеля косили от беспрестанного вранья. Но поскольку стоял он за кафедрой спиною к залу, заметить этого было некому. Как и того, что произносит он показания, сверяясь с бумажкой, которую ловко подсунул секретарь. Читал свидетель, между прочим, не ахти.
«Ну что за люди! — подумал Торш. — Мог бы и наизусть выучить! Приходится работать со всякой шелупонью. Куда катится мир?»
Топтун закончил спотыкаться в показаниях и вернулся на место. Слава богу, зрители не подвели.
— …А еще утверждал, что земной шар похож не на шар, а на грушу! — крикнули с места. — А откуда ему знать? Что, сам видел?
— В моей базе есть фотографии Земли из космоса, — глухо отозвался осужденный.
— Пасть ему заткните, обольстителю!
— Разбейте микрофон кувалдой, — плечистый кузнец взмахнул инструментом, с которым, похоже, не расставался, чем смущал стражников.
Те потребовали рукомашество и дрыгоножество прекратить. Толпа орала, свистела и улюлюкала. Кто-то сказал что-то нехорошее о маме мэра, и его тут же выдернули и препроводили. Страсти понемногу улеглись.
— Что там еще у нас из злодеяний руко… творного? — глава трибунала щелкнул пальцами, и секретарь подал очередной пергаментный свиток. Инквизитор указательным пальцем подоткнул очечки по переносице. — Гм… Деву юную соблазнял… таблицей Менделеева?
Инквизиторы заржали. Даже секретарь скромно икнул, упустив в чернильницу перо.
— Не соблазнял, а к наукам старался приохотить, как Михайлу сына Васильева Ломоносова, что двадцати одного года от роду в Москву пешком из Архангельска пришел, — отозвался искин.
— Гладко стелет… — завистливо пробормотал кто-то. — Даже не спотыкнется. А я вот до сих пор путаюсь, как «чересчур» писать — вместе или раздельно. И что такое «превалирует», не понимаю.
— Тоже мне байнет Мьютона, — одернули ворчуна. — Пиши, как слышишь. Наши предки свободу письменности от граммар-нацей отстояли не для тебя, что ле?
Секретарь шикнул на спорящих и позвонил в колокольчик.
— Признаете вину по данному пункту? — спросил Альберт Торш веско.
— Нет.
Глава трибунала сверкнул глазами. Ткнул пальцем в сторону секретаря:
— Пиши: в ереси упорствует, каяться отказывается. Кто-то еще что-то хочет добавить?
Толпа молчала.
Чудилось главе инквизиции в этом молчании странное, нехорошее осуждение, от которого пот тек под рясой по хребту и холодели пальцы. Чарует искин его, что ли?
— Ваше последнее слово, осужденный, — хрипло каркнул Торш.
— Убивая меня, вы убиваете целый мир.
— Ты всего лишь искусственный интеллект, механизм.
— Я память человечества.
— Гордыня — смертный грех!!! — завопил Торш.
— А я всегда думал, что смертный грех — глупость и невежество. Я всегда старался помнить, собирать, сохранять знания. Может быть, я теперь последний помнящий. Кем были вы, люди, кем могли бы стать…