— Пожалуйста.
— После смерти Аттилы ты разговаривал с Андреа?
— Да, конечно. Я хотел было заключить с ней своеобразный договор, но она отвергла мое предложение. Не скрою, мне до сих пор стыдно.
— Я слышал о твоих условиях. Скажи, в тот день, когда ты согласился на их брак, ты знал, что Чаба не получит официального разрешения?
— Не знал. Я даже не думал об этом. Важно, чтобы ты поверил мне.
— Я верю.
— Об этом я узнал только тогда, когда Чаба стал кадровым офицером. Я был изумлен решением начальника отдела кадров. — Он встал, зажег свет и опустил жалюзи на окнах. — Однако должен заметить, что по данному делу я обращался за разъяснением к начальнику второго отдела генералу Уйсаси и к министру внутренних дел. Я, так сказать, лично поручился за тебя.
— Я знаю, благодарю тебя за поручительство.
В кресло Хайду больше не сел, он усталыми шагами подошел к столу, на котором была разостлана карта театра военных действий. Включив настольную лампу, он начал внимательно ее рассматривать.
— Я не буду против, если Чаба женится на Андреа, — сказал он. — А вообще-то ты прав: в последние годы в моей голове творилось черт знает что. Думаю, что в конце концов победила Эльфи: она так любит Андреа! — Внимание генерала задержалось на Москве. — После смерти Аттилы у меня остался только один сын. — Взглянув на Берната, он спросил: — Надеюсь, ты на меня не сердишься?
Журналист встал и подошел к столу:
— Я же сказал, что нет. А как с Каллаи?
— Немцы его еще не схватили.
— Я так и думал.
— Немцы с самого начала были извещены о всех переговорах Каллаи. К счастью, я вовремя отмежевался от них. Регент же не верил, да и до сих пор не верит, что агентов немецкой разведки можно обнаружить даже в Коронном совете. В таких условиях вести переговоры об одностороннем выходе из войны равносильно самоубийству, Гитлер неопровержимыми фактами доказал, что он знает все о глупо организованных маневрах Каллаи. Спрашивается, что же оставалось делать регенту?
— Многое можно было сделать, — заметил Бернат. — Например, сдаться в плен или же уйти в отставку. Но верный выход был один — отдать приказ на открытие огня.
— И тогда бы гитлеровцы не оккупировали Венгрию?
— Оккупировали бы, однако тогда эта оккупация расценивалась бы несколько иначе. Знаешь, Аттила, я очень хорошо понимаю, чего вы боитесь. — Он взял указку и ткнул ею в то место на карте, где находилась Москва: — Вот ее. Если бы в Венгрии вспыхнуло национальное восстание, то Советская Армия за несколько недель дошла бы сюда. А на это не могли отважиться ни регент, ни офицерский корпус. Было решено легализовать оккупацию тем, что Хорти остался на месте, Создалась видимость, будто Венгрия по-прежнему суверенное государство, а ведь на самом деле это далеко не так. У нас в стране сейчас все делается по указке Везенмайера, а это можно расценить как государственное преступление, измену родине, какой венгерская история до сих пор не знала. — Голос Берната становился все более страстным. — Я тоже располагаю кое-какими сведениями. Вчера ночью гестапо арестовало полковника Кудара и генерала Уйсаси. Гитлеровцы настаивают на аресте Сомбатхеи. Начались крупные перетасовки в министерствах и в медье. Вся наша промышленность и сельское хозяйство находятся у немцев в руках. Они договорились со Стойяи о депортации венгерских евреев в Германию. А это означает, Аттила, что на верную гибель будет отправлено более полумиллиона людей, и только потому, что наши государственные мужи боятся русских.
Некоторое время Хайду молчал, затем тихо заговорил:
— Тебя неверно информировали. Этого они не посмеют сделать.
— А кто им помешает? Уж не английские ли парашютисты? Очень жаль, если и ты веришь в подобные глупости.
— Геза, — сказал генерал, — ты знаешь, как я ненавижу Гитлера, но я готов пойти на любую жертву, чтобы не допустить сюда русских. Готов даже на то, чтобы вместе с немцами-оккупантами выступить против русских.
— Даже тогда, когда нашу страну превратят в колонию нацистской империи?
— Может, до этого дело и не дойдет. Я имел в виду, что борьбу против русских мы продолжим вместе с Германией, а не с нацистской империей.
Бернат положил указку на стол и, с удивлением посмотрев на друга, спросил: