На какое-то мгновение у Андреа закружилась голова. Только теперь она поняла, что ее жизнь находится в опасности. Боже мой... И не только ее жизнь, но и жизнь Чабы тоже.
А генерал в этот момент думал о том, что Чаба солгал ему. Если Милана ранили еще в марте и ему нужно было удалять пулю из раненой ноги, то само собой разумеется, что с такой просьбой он мог обратиться лишь к хорошо знакомому и опытному хирургу. Теперь генералу стала ясна комбинация, задуманная Эккером.
— И о чем же ты с ним говорил? — поинтересовался Хайду.
— По сути дела, ни о чем. Он мне сказал, что лучше умрет, но никаких показаний давать не станет. Скажите, дядюшка Аттила, а вы как считаете: есть в Венгрии политики, которые станут вести переговоры с коммунистами?
— Настоящий венгерский патриот не пойдет на такие переговоры. Это было бы изменой родине.
Сердце в груди у Эндре учащенно забилось. «Вот он, настоящий генерал-лейтенант Хайду! Он весь в этих словах. Я так и знал». Капеллану хотелось сорваться с места и бежать к Эккеру, чтобы рассказать об этом.
— А ты считаешь, что Радович все же заговорит? — спросил генерал.
Эндре энергично закачал головой:
— Знаете, он говорит, что хочет умереть, более того, он верит в то, что его смерть не будет напрасной.
— А если его все же сломят?
— Милана можно сломить физически, но не морально, — убежденно заявил Эндре.
— Возможно... — Генерал понимающе кивнул. — Наверное, это единственное качество коммунистов, которое мне нравится.
Хозяйка дома снова вспомнила о судьбе брата и невольно подумала, что такого же конца, видимо, не миновать и Милану. Она тихо заметила:
— Вполне возможно, что Милан и является опасным коммунистом, но мне лично жаль его. Для меня он всегда был таким милым, вежливым молодым человеком, немножко гордым, немножко самоуверенным... К тому же он так любил нашего Чабу...
— Мне тоже жаль его, — признался Эндре. — Мы с ним были друзьями.
— Какие же вы, однако, сентиментальные! — проговорил Хайду. — По-вашему, он и милый, и вежливый, немножко гордый, немножко самоуверенный молодой человек... Да знаете ли вы, что именно такие люди в России в семнадцатом году сбросили с трона царя-батюшку, а затем стерли его вместе с аристократами с лица земли, будто их и вовсе не было. — Генерал встал и, сделав несколько шагов, остановился. — Молитесь о том, чтобы молодые люди типа Радовича не захватили у нас власть в свои руки. Не хочу ничего предсказывать, но если не удастся остановить красных, то нам, представителям венгерского офицерства и всему нашему господствующему сословию, придется плохо. Если бы я был в этом уверен, то не дожидался бы завтрашнего дня. — Повернувшись, генерал военным шагом ушел в комнату.
Спустя полчаса Андреа вместе с Эндре шла домой через городской парк. Перед этим она позвонила домой и попросила отца не заезжать за ней, так как Эндре проводит ее до самого дома. Бернат согласился, сказав, что пойдет им навстречу и они увидятся где-нибудь около моста Фердинанда. Прохожих почти не было, так как, привыкнув к ночным бомбардировкам, многие предпочитали оставаться дома. Андреа очень боялась бомбежек, особенно когда рядом с ней не было Чабы. Когда же он был с ней, она успокаивала себя тем, что в худшем случае они погибнут вместе, а это уже совсем другое дело.
Андреа и Эндре шли медленно и разговаривали. Эндре все еще любил Андреа, он не раз думал о том, что если с Чабой что-нибудь случится, он охотно женится на Андреа. И когда девушка начала убеждать его в том, что без Чабы она не стала бы жить, капеллан запротестовал.
— Ладно, давай не будем об этом, — продолжал он. — Я вот только никак не могу понять: если вы так любите друг друга, то почему же ты тогда не хочешь стать его женой?
Андреа на какой-то миг расслабилась, ее охватило страстное желание выговориться, хотелось, чтобы ее пожалели, утешили. Как было бы хорошо рассказать сейчас Эндре о трагедии собственной матери! Тут она вспомнила об отце, зарытом по шею в землю, и сразу же поняла, почему так ненавидела Бакача.
Эндре молча шел с ней рядом, иногда он подавал ей руку, чтобы помочь сойти с тротуара, чувствуя при этом ее крепкое, почти мужское рукопожатие.
— Скажи, Эндре, у вас, евангелистских священников, нет тайны исповеди?
— У нас вообще нет исповеди, как таковой.
— Ну предположим, что кто-то очень виноват и на душе у него лежит большая тяжесть...
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ну, скажем, жена изменила своему мужу и открылась тебе как священнику в этом. Ты расскажешь об этом кому-нибудь?