— Лучшая смерть, — повторил монах.
— Да.
Томмасо взял в свои руки мамину холодную ладонь. Маленькие косточки, так тяжело работавшие всю жизнь, были сжаты в кулак, из которого выпала вдруг десятицентовая монета. Блестящая маленькая монета лежала на одеяле, и Томмасо поднял на монаха удивленный взгляд. Тот тоже заметил монету. Томмасо перевернул мамину руку, осторожно разжал пальцы и нашел еще две монеты: пятьдесят и двадцать центов.
— Почему у нее деньги в руке?
Монах пожал плечами:
— Надо спросить у Магдалины. Мы уже пытались ей звонить, так что наверняка вот-вот дозвонимся.
Томмасо сидел в нерешительности с тремя монетами в руке. Эта загадка с монетами как будто бы приглушила боль. Почему его умершая мама сжимала в руке восемьдесят центов? Томмасо переложил монеты в карман, повернул мамину руку и уложил ее на одеяло ладонью вниз, как вторую.
60
Нёрребро, Копенгаген
Нильс собрался постучать в дверь, и Ханна подняла воротник.
— Ну что, похожа я теперь на полицейского? — спросила она.
Он улыбнулся.
— Вы, главное, дайте мне самому вести разговор.
Он постучал. Никакой таблички не было, Карл написал свое имя фломастером прямо на двери. Внутри послышался шум, но им никто не открыл. Нильс расстегнул куртку, чтобы при необходимости быстро выхватить пистолет.
— Полиция! Откройте дверь!
В этот раз он ударил сильнее. Ханна выглядела испуганной, и Нильс подумал, что ей здесь не место, это ужасно непрофессионально с его стороны. Он хотел попросить ее спуститься вниз, но тут неопрятный человек с красными глазами открыл ему дверь.
— Карл Петерсен?
— Что я такого сделал?
Нильс показал ему свое удостоверение, и Карл внимательно его изучил. На фотографии Нильс выглядел существенно моложе, чем в жизни.
— Можно мы зайдем ненадолго?
Карл обернулся и осмотрел комнату через плечо, похоже, в последний раз оценивая собственную жалкость, прежде чем пустить в нее посторонних. Наконец пожал плечами и раскрыл дверь пошире. В конце концов, они сами напросились.
— Только быстрее, чтобы птицы не вылетели.
В квартире, состоящей из двух комнат и кухни, невыносимо воняло едой, мочой, животными и запустением. В обеих комнатках зачем-то стояло по двуспальной кровати.
— Вы живете один?
— Ну а с кем? Кто захочет со мной жить, я же убийца.
Ханна удивленно уставилась на Карла.
— Что ты разыгрываешь удивленную? Можно подумать, вы не потому пришли. Вы приходите каждый раз, когда где-то поблизости насилуют женщину, а у вас нет никаких зацепок. Так кто на этот раз?
Нильс проигнорировал вопрос и вышел на кухню, однако Карл не сдавался и следовал за ним по пятам:
— Ну? Скажи, кого я изнасиловал! Скажи же, кого! Я уже за все заплатил, черт бы вас побрал.
На холодильнике висели газетные вырезки, антиэмигрантские статьи из бесплатных изданий, с заголовками вроде «20 000 польских чернорабочих в Дании», «Двуязычные ученики учатся хуже датчан», «50 % мусульманских женщин не работают». В самом центре помещалась открытка с улыбающейся Пией Кьерсгор[97] и надписью «Нам нужен твой голос». Нильс перевел взгляд с этой небольшой галереи на холодильнике на Карла. Ненависть превратилась в товар, ее теперь можно продать и получить что-то взамен. Карл вот получил несколько лишних часов помощи по хозяйству и ежедневный дешевый обед — в обмен на это он отдал свою ненависть, большую часть которой наверняка составляла ненависть к самому себе и к женщине на холодильнике, которая может теперь распоряжаться ею по своему усмотрению.
— Так что вы от меня хотите? — спросил Карл и тут же зашелся в приступе кашля. — Бронхит, — успел прошептать он, прежде чем следующая волна кашля скрутила его легкие, как губку. Ханна заметила глубокую ярко-синюю чашу, в которую он сплевывал слизь, и подумала, не служила ли она когда-то ведерком для шампанского. Посреди этих размышлений Ханна зачем-то заглянула внутрь — чего, конечно, делать не следовало. Она почувствовала подступающую тошноту, сделала два быстрых шага к окну и собиралась уже распахнуть его, когда Карл испуганно закричал:
— Нет! Здесь же птицы! — Он указывал на пустую клетку. Пара волнистых попугайчиков следила за его движениями с полки. Только теперь Ханна заметила птичий помет — вся квартира была в маленьких круглых серо-белых пятнышках, каждое размером не больше чем старая пятиэровая монета.
97
Глава Датской народной партии, последовательно выступающей за максимальное ограничение иммиграции в Данию