Всякий, кто представал перед ним, походил на обвиняемого в полицейском участке. И он обязательно определял, виновен ли подозреваемый, по словам и взгляду. Нас он принял так же. И только потому, что мы приехали издалека и были одеты прилично, он сказал:
— Ну-ка, присаживаетесь!
И даже это «Ну-ка присаживаетесь!» у него получилось так, будто он это говорил провинившимся людям.
Ходжа и Макбуле начали разговор. И губернатор стал уже более радушным, представив себя на миг в Стамбуле, угостил нас кофе.
— Я запретил театры, но не искусство. То есть я хотел бы видеть документы, подтверждающие, что ваш театр несет настоящее искусство, — объяснил он.
— Мы слышали, что в Анкаре хотят открыть театральную школу, но пока — как же быть, — спросил ходжа.
Когда он говорил, я приблизился к столу губернатора.
— Если вы ознакомитесь с нашим репертуаром, то у вас сложится представление о нашем театре.
Губернатор с видом знатока-театрала начал рассматривать наши бумаги. Тем временем ходжа и Макбуле старательно расхваливали наш успех, который мы имели в местах, где гастролировали. Наконец губернатор произнес:
— Да-да. Неплохо. Думаю, ваше представление будет полезно для нашего уезда.
Мы поклонились губернатору до самого пола и галопом бросились из сей обители власти.
Глава тридцать третья
Не могу не рассказать об одном очень интересном человеке, которого мы встретили в одном из соседних уездов — это Сеит Али, пехлеван. Он был народным певцом, исполнителем песен на сазе.
Он принимал участие в движении Национальной армии. Там же играл на сазе. Потом, приехав в Анкару, познакомился с большими людьми и стал чуть ли не самым востребованным исполнителем в ночных развлекательных заведениях. Затем, принося счастье тылу, колесил по всей Анатолии.
И, несмотря на то, что постарел, он слыл еще и хорошим борцом-пехлеваном[93].
У Сеита Али была свободная манера выражаться. Он читал народные стихи, знал скороговорки и прекрасно играл на сазе. А когда народная музыка стала развиваться и пользоваться популярностью, дома культуры начали наперебой приглашать его на работу. И теперь он при посредничестве дома культуры Анкары в сопровождении известной исполнительницы Хандан Джеляль ездил по всей Анатолии с концертами.
Но однажды обнаружив, что дела идут не так хорошо, как хотелось бы, он в гневе решил все бросить. Мы приехали именно в тот день, когда Пехлеван решил расторгнуть творческий союз со своей партнершей. Между Пехлеваном и Хандан произошел большой скандал.
Хандан Джеляль занимала лучший номер в отеле. Ближе к вечеру она готовилась к отъезду.
Мы предложили этот самый лучший номер в отеле Макбуле. Однако она обиделась. Гордо подняв голову, с чувством отвращения выкрикнула:
— Она микроб, я не стану жить в ее комнате!
Я очень устал и задремал на диване. Хандан Джеляль, которая никак не могла собраться, распевала песни. Ее новая ссора с Пехлеваном только завершилась, и он спустился в казино.
Теперь, даже расставаясь, они не прощались. Женщина находила все пошлым, плакала и капризничала.
Пока я дремал в углу, дверь открылась. И совсем неожиданно появилось изящное и стройное создание с покрасневшим от слез и раздражения красивым лицом. Оно зашло в ванную комнату в пижаме и долго-долго там мылось. Уходя, в дверях оно столкнулось с ходжой. Он подошел ко мне с застывшим взглядом.
— Что это было? — спросил он. В его голосе не осталось никаких признаков усталости.
— Иногда так и хочется задушить этого бессовестного гада! — сморщившись, произнесла Макбуле.
Наконец пришли из дома культуры, чтобы забрать Хандан Джеляль.
Я не мог покинуть номер, так как хозяин отеля предупредил меня о том, что может прийти один военный, чтобы занять освободившуюся комнату.
Я увидел ее еще раз перед самым уходом. Ходжа, не выдержав, затерялся в толпе провожающих, чтобы в последний раз взглянуть на Хандан. После ее ухода он бросился в комнату, которую она покинула, и жадно стал осматривать ее ложе.
— Прошу вас, посидите немного в коридоре и разрешите мне убрать номер, — сказал ему вошедший работник отеля.
— Да что тут убирать? — разозлился на него бедный ходжа.
— Ведь тут человек спал.
— А если бы эта женщина не уехала сегодня ночью, а пригласила бы тебя к себе, тогда бы ты тоже испытывал отвращение?