Длительная пауза.
А теперь вы можете идти.
Элейн. Во время вашего рассказа я готова была заплакать, но я побоялась замочить ковер вашей матери.
Барни. Я надеялся, что вы что-то поймете, хотя не очень — то на это рассчитывал.
Элейн. Все было безумно интересно. Я получила истинное удовольствие. Но есть причины, которые мешают мне сочувствовать горю. Во-первых: человек, который хочет испытать настоящую, безумную любовь с женщиной, которую подцепил в рыбном ресторане — либо отстал в своем сексуальном развитии, либо он потенциальный идиот. Во-вторых: все, что вы сказали о смерти, давным-давно уже было сказано. Все мы смертны, мистер Кэшмен. Я, лично, умерла уже полгода назад. А сейчас я просто привожу в порядок свои дела… Барни, мы с вами потеряли частицу времени, отведенного нам в этой жизни. Но я вас не упрекаю. Я сама виновата. Если бы я обожала говядину или капусту, я бы сидела сейчас в квартире какого-нибудь здоровенного ирландца и бурно бы вместе с ним проводила время… C'est la vie! Такова жизнь! Желаю вам удачи в поисках несбыточной мечты.
ЭЛЕЙН уходит. Барни стоит, потрясенный своими переживаниями. Медленно направляется к окну, открывает шторы. Смотрит на часы, подходит к телефону, набирает номер.
Барни. Алло, Гарриет?.. Это мистер Кэшмен… Шофер не приходил? Позвоните еще раз в агентство… Я буду на работе через двадцать минут. Да, я все еще в магазине, сейчас иду… Нет, так ничего и не купил… Посмотрел, обошел все прилавки, ничего не купил… Что ж, и такое в жизни случается… Сейчас буду. Гарриет… (Кладет трубку, оглядывает комнату, садится. Закрывает лицо руками, секунду молчит.) Это никогда не повторится!.. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда… Никогда… Никогда…
Действие второе
Квартира матери, август месяц, полдень. Поворот ключа в замочной скважине, открывается дверь, БАРНИ просовывает голову.
Барни. Ма-а-м!
Ответа нет. Барни входит, кладет ключ на полку, закрывает дверь. Вешает на вешалку пальто. На нем летний костюм синего цвета. Он кладет на стол портфель Опускает на окнах жалюзи / или шторы/. Вынимает из портфеля две бутылки — виски и водку, ставит их на стол. Вынимает три пачки сигарет, кладет их на кофейный столик. Подходит к телефону, набирает номер, кладет трубку, вынимает из кармана пульверизатор, брызгает рот и руки. Подхватывает трубку, говорит приглушенным голосом.
Алло!.. Гарриет?. Это — я, мистер Кэшмен…
Звонок в дверь.
Простите, сейчас не могу говорить, я у зубного врача.
Кладет трубку, быстро подходит к двери, смотрит в замочную скважину, открывает дверь. Входит БОББИ МИТЧЕЛ; ей двадцать семь лет, приятная внешность. Несмотря на жару у нее свежий вид. В руках у Бобби кожаный портфель и косметическая сумочка.
Добрый день!
Бобби. О, как у вас прохладно. Вы знаете, какое на улице пекло? Сто сорок градусов. Честное слово. Даже в Калифорнии не бывает так жарко, как в Нью-Йорке. Привет, Бобби Митчел.
Барни. Проходите, проходите. Я закрою дверь. Так будет лучше.
Бобби входит в комнату. Барни закрывает дверь.
Бобби. Я не сразу вас нашла. Все квартиры как две капли воды похожи одна на другую. (Оглядывает комнату). О, у вас здесь очень мило. Я вам не помешала? Вы сейчас не работаете?
Барни. Нет, нет. Я вас ждал. Вы помните, мы договорились… БОББИ. Но я не была уверена, что успею. Я прямо с конкурса. БАРНИ. Вы очень точны. Мы условились на три часа.
Бобби. Боже, какая жара! Скажите честно, я вам не мешаю? Я могла бы зайти и позже?
Барни. Нет, очень хорошо, что вы пришли сейчас. Я свободен до пяти часов. (Нюхает пальцы.) Вам налить чего-нибудь прохладительного?
Бобби. Мне нравится этот район. Я сразу узнала эту улицу. Здесь у меня жила подруга. Сорок Седьмая Авеню.
Барни. А это — Тридцать Седьмая.
Бобби. Ах, да, конечно, Тридцать седьмая. Тогда она не могла здесь жить… Послушайте, мой аккомпаниатор все-таки объявился, за что я должна вас поблагодарить, вы меня так выручили вчера в парке, я этого не забыла, да что же это я, все говорю, говорю и даже не поздоровалась с вами. Добрый день.