Только вот в последнее время мало у них зерна, отец больше лежит, чем работает. Он кашляет все время, и такой худой стал, что ребра скоро кожу прорвут. Помрет того и гляди. Кузнецы долго не живут. Они, когда медь плавят, туда дробленый мышьяк бросают. От того мышьяка недобрый дух идет, и он выедает кузнеца изнутри, словно червь какой. Говорят, когда честное олово в медь добавляли, такого не было. Но олова мало сейчас, и дорогое оно. Вот оттого и болеют кузнецы, и отец ее на глазах угасает. Потому и злой такой. Детей у отца полная хижина, а когда он помрет, кто их кормить будет? И так едят раз в день, потому-то младшие до того худы, что почти прозрачными кажутся. Когда рыба в их доме появляется — это счастье великое. А кто теперь за ней в море пойдет? Отец совсем плохой, а в последнее время даже хромать начал, как ахейский бог Гефест. Тот, видать, тоже мышьяка надышался.
Небогатый у них царь, потому как сам остров небогат. Так люди говорят, которые в Микенах, в Пилосе и в самой Хаттусе бывали. Правда, царь все одно лучше живет, чем они. Дом у него за каменной стеной, он стоит на высокой, неприступной горе. Там кур и свиней много, и десяток рабов коз пасут. Эх! Вот бы к царю в дом продали! — размечталась девчонка. — Это куда лучше, чем за босяка замуж пойти. Всегда сыта буду. А если рожу ему сына крепкого, глядишь, и не погонят на улицу, когда старухой беззубой стану.
Нет, дома совсем плохо, — рассудительно подумала Феано, — и голодно до того, что за долги так и так в рабство заберут. А тут хоть накормили от пуза. Ее новый хозяин раздел, осмотрел придирчиво, но изъян нашел только один: худовата она. Он ей хлеба и каши столько дает, что она осоловела уже от непривычной сытости. Наверное, откормить хочет перед продажей. Так она согласна. Лучше пусть сытую продают, чем голодную.
— Приплыли, что ли? — подняла она голову и заорала, что было мочи. — Эй, вы там! Сводите меня до ветру! Лопнет сейчас все! Не убегу я! Некуда мне бежать!
Положительно, этот день был хорош. Я и на девчонку красивую поглазел, и пообедал плотно, и на ужин попал к царю Приаму. Я уж и забыл, когда такое было. Царь — наш родственник, хоть и дальний, а потому нас к нему на пир и позвали. Не пойти — немыслимо! Это обида смертная, неуважение к хозяину. Да чего бы и не пойти, если там кормят?
Крепость Трои велика и построена на высоком холме. Она пять стадий в окружности, никак не меньше! Северный ее край на отвесной скале стоит, а южный выходит на гавань Скейскими воротами, самыми большими и богатыми из всех. Сделано тут хитро. Чтобы в ворота попасть, сначала нужно по дороге между крутым склоном и стеной пройти, к ней правым боком повернувшись. Это сделано для того, чтобы враг к воротам не подобрался, а если бы и подобрался, то незащищенной стороной шел бы, пока в него стрелы и камни летят. Умно! В южной стене пять ворот, но остальные — крошечные, похожие скорее на калитку. Через них едва протиснется ослик, который тащит тележку, а рослому человеку и вовсе не пройти, придется сначала пригнуться. Дарданские ворота именно такие. Через них припасы во дворец привозят.
— Не верти головой, как деревенщина, — негромко произнес отец. — Ты позоришь меня перед людьми. Веди себя достойно.
Отец! А ведь я и правда, его своим отцом считаю. Крепкий смуглый мужчина хорошо за сорок, с головой, как будто посыпанной солью и перцем, шел рядом со мной, гордо подняв подбородок. Я его очень уважал. Или это не я? Личность мальчишки Энея растворилась во мне, словно сахар в горячей воде. Сам не пойму, где он, а где я. Я никогда не был таким резким и порывистым, да и драться не любил, если честно. Ботаном был всегда, заучкой. А Эней и дрался от души, и камни из пращи метал так, как мне и не снилось. Хотя, здесь почти все камни бросать умеют. Они же тут везде. Это получается, теперь я паренек лет шестнадцати, крепкий, здоровый и драчливый. Забавно! Я хожу с ножом на поясе, сколько себя помню, а копьем и щитом владею вполне прилично, потому как свободный муж из хорошего рода. У меня есть единокровный брат от наложницы — Элим. Отец после смерти матери жениться не стал, но в маленьких мужских радостях себе не отказывал. Тут такое в обычае, а рабыни для того и предназначены, чтобы господина ублажать. А когда у них дети рождаются — опять же прибыток, нового раба покупать не нужно.
Дворец в это время — это не просто место, где живут. Дворец — это сердце любого царства. В нем расположены все мастерские и склады с припасами. В сотнях его комнат живет не только царь с семьей, но и его слуги, и рабы. И работают они тут же, годами не выходя за ворота. Здесь ткут ткани, пекут хлеб, плавят металл, делают оружие и украшения. Дворец — это что-то среднее между элитным жилым комплексом и промзоной, окруженной крепкой стеной. Так повелось еще на Крите, пока его не смыло гневом морских богов. В один день погибло целое царство, потому как гордые критяне по усвоенной с давних пор привычке вышли в море, почуяв первые толчки земной тверди. Они были сметены гигантской волной после взрыва вулкана Санторини. Так и утонули одновременно цари, воины, умелые мастера и почти все грамотные люди. Крит как цивилизация исчез в один миг, потеряв всю элиту, хотя народ его выжил1. А теперь его захватили ахейцы, превратив в пиратское гнездо.