У невесты загар деревенский.
А жених — как стреноженный конь.
За спиною невесты геенский
Неподвижно пылает огонь.
Рядом две белоствольных берёзы,
Красный флаг, пионеры в строю…
Что ж над этими снимками слёзы
Я светло и мучительно лью?
* * *
Смотрю в окно — выходит он,
живущий в нашем околотке,
горбун и ангел, фараон,
гребец на похоронной лодке.
Идёт по улице к реке.
Вдали горы дымится кратер.
Как губы в женском молоке,
испачкан белой краской катер.
Понятный, как немой укор,
ты, рыцарь, не привыкший к латам,
прилежно заведя мотор,
поводишь вдруг плечом крылатым.
Тут издаёт протяжный вой
Анубис, раненный навылет…
А над моею головой
строгают, рубят, режут, пилят.
Любовь, как муха в янтаре,
сказавшись мёртвой и невинной,
на Лысой прячется горе,
на Соколовой, на Алтынной.
И выступает кровь из пор,
покуда, надвое расколот,
спит у подножий мёртвых гор,
с рекой обнявшись, вечный город.
* * *
Валентину Курбатову
1.
Пролегают овраги морщинами резкими
по крестьянскому лику родной стороны,
здесь легко нам поля рифмовать с перелесками
и с холмами зелёными — гребень волны.
Нужно было тебе, словно дереву вырасти,
зашуметь на пригорке листвой молодой,
чтоб услышать молитву о чуде и милости
и увидеть родник со святою водой.
Чтоб понять, как мы жизнь разменяли, растратили,
как отвергли родителей наших труды,
нужно только вглядеться нам в Лик Богоматери,
отражённый в стекле родниковой воды.
И тогда ты не хлебом, а слезною пищею
будешь молча питаться и ночью, и днём,
будешь душу свою, обнажённую, нищую,
очищать по ночам покаянным огнём…
2.
Ночью из можжевельника
выточены кресты,
Чистого понедельника
выбелены холсты.
Молча обходит странница
веси и города —
вестница и посланница,
Пепельная среда.
Только кичится брашнами
мир с четырёх сторон
и громоздится башнями
каменный Вавилон.
Но не даётся право нам
в недрах земли уснуть —
шёлковым белым саваном
снег заметает путь.
Ты ли была крупицею
соли на дне глазниц,
ты ль облетала птицею
круг мировых столиц,
ты ли равняла жалостью
умного и глупца,
трогала самой малостью
каменные сердца?
Ты ли — восторг, сумятица,
льющаяся вода,
или — Страстная пятница,
Пепельная среда?
3.
Без тайных мыслей, слёз и упований,
без страхов и бессмысленных надежд,
на лестнице чужих существований
среди младенцев, гениев, невежд,
средь ассирийцев, греков и этрусков,
в пространстве ночи бесконечной — там,
где в царственные хижины моллюсков
вошли, как в рай, Ламарк и Мандельштам,
где грех горит огнём неугасимым
в пространстве смерти, на верху горы,
где Ной с детьми — Яфетом, Хамом, Симом
раскинул в поле пёстрые шатры,
там, где дрожат светил туманных пятна
и где звучит негромко лития,
вдруг очутиться — и понять внезапно
весь ужас и блаженство бытия.
* * *
Не станешь ни овном, ни фавном.
Не скажешь — ты враг или друг.
Становится тайное явным,
свидетелей ширится круг.
И всё, что с собою принёс ты,
тебя обличает, пока
клянутся на Библии звёзды,
туманы, дожди, облака.
Клянётся пронзительный ветер,
и перед падением в ад
приходит последний свидетель —
любви исцеляющий взгляд.