— Настоящих хасидов все меньше! — отозвался другой.
— Ну, господа, что мы жалуемся? У нас ведь сегодня два праздника, — сказал резник Шмуэл-Довид и уселся за стол. — Пусть жених и невеста поставят подписи. Сваты, кажется, уже готовы, да?
— Конечно, готовы! — произнес Мордхе, немного растерявшись, и стал шарить рукой в кармане брюк, ища кого-то глазами. — Брайна, можно садиться за стол?
Гости освободили место для невесты, и Сорка, словно речь шла не о ней, улыбаясь, села за стол. Резник достал из нагрудного кармана тноим[20], водрузил на кончик носа очки, спрятав дужки под пейсами, и принялся читать бойко, как молитву «Ашрей»[21]:
— Ой, яале ваяцмах кеган ротойв, моцо иша, моцо тов… амагид мирейшис ахрис[22]…
Брайна и Гитл стояли с двумя тарелками каждая, глупо качали головами, глядя на мужчин и будто спрашивая: ну что? Уже можно разбивать?
Резник закончил напевом, на который произносят имена десяти сыновей Амана:
— Ой, ве-акойл шорир ве-каём! Ну, жених Борех, ну? Подпишись!
Сорка сидела с пером в руке и ждала, что ей велят сделать.
— Здесь, здесь! — Несколько пальцев разом потянулись к договору, показывая ей, где подписаться.
— Не смущайте невесту! — крикнул резник и ткнул длинным ногтем, которым проверял ножи. — Невеста, подпишись!
Слово «невеста» привело Сорку в смятение. Она сидела, раскрасневшаяся, и смотрела на резника.
— Ну?
— Погоди, Сорка, погоди, — произнесла счастливая Брайна, — слушай меня, подпишись на всех трех языках: на идише, польском и французском, три раза получишь деньги за подпись, ха-ха!
— Верно, верно, — развеселились собравшиеся.
Резник вынул цветной носовой платок с пятнами от табака, один конец дал Бореху, а другой Сорке и крикнул:
— Жених и невеста, подтвердим договор!
— Мазл тов, мазл тов, жених и невеста, мазл тов! — И тарелки полетели на пол.
Борех смущенно дотронулся пальцем до Сорки, чтобы та взглянула на него, кивнул и поздравил ее. Сорка покатилась со смеху, устыдилась, обняла стоявшую рядом Брайну и расплакалась.
— Ой, ей есть от чего плакать, — подхватила Брайна. — Если бы твоей маме довелось дожить… Такая молодая, ой-ой-ой!
Гитл обняла Сорку, поцеловала и надела на нее большую золотую цепочку.
— Вот, доченька, плата за подпись!
Сорка поцеловала Гитл в руку, потом бросилась ей на шею, и женщины вышли в другую комнату.
— Ну, господа, что мы сидим? — сказал юноша. — Мы сами себя обслужим. Давай, Шмуэл-Довид, ведь ты как-никак здесь главный!
Шмуэл-Довид вместе с юношей принесли крупник и разлили его по тарелкам. Гости, обжигаясь, с удовольствием принялись за еду.
— Да, — закряхтел, словно от боли, пожилой хасид, — тноим? Я-то знаю. Хасиды непритязательны!
— Слова, рукопожатия достаточно!
— Нет, — Шмуэл-Довид отер двумя пальцами усы от крупника, — у меня тоже были тноим! И мой отец, да упокоится с миром, был преданным коцким хасидом! Я помню всякое, помню как сегодня: когда святой Лейбуш заводил хоровод, так весь дом ходил ходуном! А как он хлопал в ладоши! Тебя так и тянуло в пляс, на месте не усидишь! Какой азарт, какой запал, теперь не сыщешь! А как он кричал, голосил до самых небес, аж страх забирал! И как вы думаете, что он пел? А ничего!
22
Пусть вырастет и зацветет, как орошенный сад, нашедший женщину, обрел благо… говоря сначала и далее… (