Лошади въехали в прохладный лес, заржали, будто глотнув холодной воды, замахали хвостами и стали выбрасывать из-под копыт мягкую мшистую почву.
Стало холоднее. По обочинам дороги тянулся старый угрюмый лес. Деревья росли так близко, что ветви сплетались над дорогой в форме арки, почти не пропуская солнце. Кое-где все-таки пробивались солнечные лучи, серебристые столпы света вырастали в лесной чаще и покачивались между деревьями. Было тихо. Иногда раздавался птичий щебет. Борех не успел и глазом моргнуть, как повозка въехала во двор.
Женщины вынесли навстречу хлеб и водку. И прежде чем Бореха подхватили под руки и повели на сторону жениха, он поравнялся с верандой и вздрогнул — в окне стояла Сорка.
Молодоженов оставили одних за накрытым столом. Борех коснулся пальцем рукава Соркиного платья и, словно боясь, что она не услышит, громко сказал:
— Мазл тов, Соркеле!
— Мазл тов, — рассмеялась Сорка и вздохнула, довольная, что их ненадолго оставили наедине.
— Как прошел пост[33]? — Борех радостно улыбнулся и подал ей вазочку с вареньем и кусок пирога. — На, перекуси!
Сорка сидела в белом подвенечном платье, свободно спадавшем с плеч и делавшем ее выше и изящнее, в длинной широкой фате, небрежно наброшенной вокруг белой округлой шеи, и с гирляндой из листьев в черных волосах. Все это придавало ей такое очарование, что видевшие ее, даже старики, останавливались, словно в их дряхлых головах что-то пробуждалось, и, изумленные, глядели на нее. Платье делало Сорку взрослее. Борех рядом с ней выглядел мальчиком, который, стараясь казаться старше, надел папину капоту и штраймл.
Весь вечер Сорка выказывала такое равнодушие, будто справляла не собственную свадьбу, а своей близкой родственницы. Она танцевала со всеми, кто приглашал, так что свекровь, мать Бореха, даже укорила ее, мол, невесте не подобает много танцевать. Перед обрядом покрывания, когда бадхен[34] начал петь для невесты и женщины расплакались, Сорка так засмеялась, что Брайне пришлось закрыть ей рот платочком. Когда Борех вошел в сопровождении двух раввинов накрывать невесту, Сорка поприветствовала его и подала руку:
— Ну, как тебе невеста?
Борех растерялся, не зная, что ответить, и, если бы не раввины, тут же подхватившие его под руки, сгорел бы со стыда.
Борех опасался, как бы Сорка чего не натворила под хупой. Он стоял, ничего не видя вокруг, не слыша, как раввин читает брачный договор, и лишь думал о том, как его голос дрожал при произнесении «Харей ат»[35], как он путал текст, а гости подсказывали ему слова. Возле Сорки Борех чувствовал себя маленьким и ничтожным, страдал от своей физической слабости и не слушал благословение на вино от страха, что не получится разбить стакан. Он был уверен, что сейчас произойдет такое, чего никто себе даже представить не может. Борех топнул по стакану так сильно, что осколки разлетелись в разные стороны, и лишь после этого немного успокоился, не замечая улыбок молодых гостей.
Сорка с видимым безразличием обошла семь раз вокруг жениха и остановилась. Она смотрела на гостей, делала все, что требовалось, а когда тетя Гитл прикрыла ей глаза платочком, то покраснела, чувствуя, будто ее раздевают при всех. Церемония казалась ей дикой и мучительной, она не понимала, как может собственный отец сводить ее с чужим человеком, и при этом, неожиданно для нее самой, в толпе ей несколько раз померещился Владек. Если бы Владек действительно появился, Сорка бы, не раздумывая, сбежала из-под хупы. Ведь Борех такой чужой ей! Обручальное кольцо, которое он только что надел ей на палец, она может снять в любой момент и будет снова свободной.
35
«Этим кольцом» (