Дикарь с бородой, похоже, был тут главный, что выглядело немного забавно, ведь он был самый низкорослый из всех. Однако то, что он здесь важная персона, не вызывало сомнений. С Лираном они разговаривали на общепринятом ишерианском языке, но я сразу заметила, что дикарь ужасно коверкает слова на свой лад, поэтому понять, что он говорит, без привычки было довольно сложно. Впрочем, мне и так было ясно, что речь шла обо мне. Лиран, по-видимому, запросил сумму гораздо больше, чем хотел отдать за меня дикарь. Из-за этого мужчины довольно долго и бесцеремонно ощупывали меня руками и вертели в разные стороны, разглядывая со всех сторон, а Лиран всё не уступал в цене. Бородатый даже пощупал меня за лицо и поднял подол рубашки, наверное, хотел убедиться в существовании моих ног. Меня уже трясло от унижения – меня осматривали, как товар на невольническом рынке. И самое обидное, что я никак не могла этому помешать – собаки всё ещё были здесь и следили за каждым моим шагом.
Наконец, Лиран согласился на предложенные условия, получил мешочек с деньгами и уехал. Я испуганно озиралась, не зная, что теперь меня ждёт. Дикари громко разговаривали между собой и смеялись, глядя на меня. Но похоже, они были настроены миролюбиво – едва Лиран уехал, они сразу дали мне ковшик воды и кусочек чёрствого хлеба. Я набросилась на еду и воду с такой жадностью, что снова вызвала невольный смех дикарей. Затем они отвели меня в абсолютно пустой сарайчик с деревянным полом и закрыли там. Я опустилась на неструганые доски и принялась отдыхать от тяжёлой дороги.
Моя дальнейшая участь была мне совершенно непонятна. Меня, похоже, продали, но кому? Зачем? Что меня заставят делать? На эти вопросы у меня не было ответов. Я просидела в сарайчике до утра, а на рассвете меня вывели оттуда и посадили в небольшую открытую повозку. Я даже обрадовалась, что мне не придётся снова сидеть в седле – за ночь тело кое-как отдохнуло, но боль не прошла, и одна только мысль о повторении пережитого дня в седле приводила меня в ужас. Впрочем, в повозке я тоже ехала недолго. Мы проезжали через посёлок, и время от времени дикари добавляли в повозку различные вещи – одежду, шкуры, непонятного назначения тряпки, корзинки с едой и фруктами, бидоны с молоком, вязанку с сыром, ящики с чем-то металлическим внутри, какая-то кухонная дребедень типа грубо сделанных кастрюль, деревянных ложек и прочего. Постепенно в повозке совсем не осталось места для меня, и меня уже хотели было пересадить в седло, но я умоляюще сложила руки и выпросила возможность остаться. Ехать в повозке, да ещё и на мягких вещах, было значительно удобнее, чем в седле, к тому же я время от времени незаметно таскала еду из корзинок и старалась также незаметно жевать, а огрызки выбрасывала на землю. Я даже смогла тайком пригубить тёплого молока, но оно оказалось таким странным на вкус, что я побоялась его пить. Непонятно, от какого животного оно было, поэтому я довольствовалась фруктами и сыром. Впрочем, нанесённых мною убытков не было заметно, потому что продукты всё прибавлялись, а я не знала, будут ли меня кормить сегодня или нет. Только один раз, когда в повозку добавилась корзина с тёплым хлебом, я сразу самонадеянно потянулась к ней, надеясь отломить кусочек ароматной булочки, но дикарь заметил это и ударил меня по рукам – не очень сильно, но ощутимо, и я сразу испуганно отпрыгнула назад, ожидая наказания. Но дикарь, покопавшись в той же корзинке, равнодушно вытащил оттуда половинку зачерствевшей булки и отдал мне, и я с благодарностью приняла. Похоже, моя жизнь после продажи изменилась в лучшую сторону – по крайней мере, мне не дадут умереть от голода.
Сами дикари постоянно что-то жевали, разговаривали и смеялись, но их языка я не понимала. Со мной же никто не разговаривал. Дикарей, как я насчитала, было шестеро, не считая бородатого, и все они выглядели очень молодо, может, на год-два старше меня. Также наш кортеж сопровождали несколько собак. Мы проехали весь посёлок, и затем нас ожидал долгий путь в горах до самого вечера, по извилистым узким тропинкам, где повозка иногда проходила с трудом, и мне какую-то часть пути пришлось идти пешком. Мои голые ноги уже стёрлись и исцарапались до крови, к тому же, в горах было прохладно, и я с завистью заглядывалась на меховые накидки дикарей. Но одеждой они со мной делиться не собирались, а когда я сама, стуча зубами от холода, попыталась забраться под свёрток из одежды, бородатый дикарь резко вытолкал меня из повозки. Взвизгнув, я побежала следом за повозкой, спотыкаясь о камешки – меньше всего мне хотелось оставаться в горах одной, тем более что солнце уже почти ушло за горизонт. Но бородатый что-то сказал своим приспешникам, те засмеялись, а один из дикарей, самый молодой и долговязый, крепко схватил меня за плечо, так что я даже вскрикнула от боли. Дикарь потащил куда-то – совсем в другую сторону, прочь от повозки. Я испугалась, что дикарь задумал что-то плохое, и вырывалась, но даже звать на помощь было бессмысленно, никто не мог услышать меня. Поэтому я удивлённо уставилась на своего провожатого, когда деревья расступились перед нами, и я увидела поверхность маленького горного озера с кристально чистой водой. Дикарь подтолкнул меня к воде, и я испуганно попятилась, думая, что он хочет меня утопить.