– Но ты ему нравишься, и он всё равно возьмёт тебя, – девушка снова покачала головой. – Я слышала, что Илия уже дал ему разрешение начать охотиться самостоятельно. Как только он принесёт в лагерь шкуру убитого им зверя, в этот же день ты перейдёшь жить в его хижину.
– Нет, – я снова взглянула на Келима, на этот раз с ужасом. – И что, я не могу отказаться от этого?
– Зачем тебе отказываться? – удивилась Сэйса. – Он молодой и здоровый охотник, ты сразу получишь его покровительство и перестанешь быть рабыней!
– Перестану быть рабыней? – недоверчиво переспросила я. – Значит, меня отпустят?
– Нет, не отпустят, но тебе не нужно будет выполнять поручения Айны, по сути, твои обязанности сведутся к тому, что ты будешь ухаживать за своим мужчиной. Тебе также придётся готовить и стирать для других свободных мужчин из отряда Илия, но там тебе смогут помогать и другие женщины, а это, поверь, гораздо проще. Кроме того, над тобой уже не будет висеть статус отверженной!
– Мне вовсе не мешает этот статус, – сердито прошептала я, потому что мимо нас прошла Айна, окинув нас пристальным взглядом, и мы принялись дальше складывать мешки в повозку. Я действительно опасалась расставаться с этим статусом, в котором видела защиту для себя, но чем длиннее отрастали мои волосы, тем чаще мужчины племени заглядывались на меня и тем сильнее я боялась. Однажды я попыталась снова отрезать себе волосы ножом, но Айна заметила это и сильно отругала меня. Затем она тщательно измерила мои волосы и предупредила, что если я ещё раз попытаюсь их отрезать, она меня высечет плетью. Вот и сейчас Айна прошла, подозрительно взглянув на нас.
– Кроме того, – шепнула мне Сэйса, когда Айна ушла, – когда ты станешь матерью, тебя и вовсе избавят от необходимости ухаживать за другими мужчинами племени, ты будешь заниматься только своим мужчиной и ребёнком. Разве это не прекрасно? Иметь свою семью, пусть даже такую... Буран прогнал меня, потому что я не смогла родить ему ребёнка, когда он этого захотел, – добавила девушка, и её глаза погрустнели. Она продолжала чуть слышным шёпотом. – Я носила его ребёнка, была уже на третьем месяце, но затем произошла стычка с другим племенем, я сильно ударилась, упав с лошади, и после этого… мой ребёнок… – она не договорила, но я увидела, как её глаза наполнились слезами, и она, всхлипнув, отошла от меня. Я же, взволнованная от её слов, едва держалась на ногах. Я снова вспомнила тот ужасный день, когда Филипп взял меня силой, и тот единственный радостный, даже счастливый момент, когда снова зацвёл мой красный цветок и я поняла, что ребёнка от Филиппа у меня не будет. Что может быть ужаснее, чем вынашивать ребёнка от нежеланного мужчины? Тогда мне казалось, что эта участь меня уже миновала, но похоже, подобная опасность снова замаячила на моём горизонте, с каждым днём вырисовываясь всё отчётливее… И это наполняло все мои мысли невероятным ужасом, паникой, сильнейшим страхом – хотелось убежать, закопаться в землю и не высовываться оттуда вообще никогда. Что же Филипп сделал со мной? Он не просто обесчестил моё тело, он действительно искалечил мою душу, и наверное, до конца моих дней мысль о неизбежном соитии с мужчиной, пусть даже единожды для продолжения его рода, будет пугать меня до холодного пота и полуобморочного состояния.
Однако, размышляя об этом, я понимала, что мои мысли и настроения немного поменялись. Если раньше я испытывала только страх и ужас, то теперь эти чувства понемногу отступали, и на их место приходило другое, не менее сильное – ненависть. И желание отомстить, которое крепло и ширилось во мне всё больше, разливаясь морем, нет, целым океаном эмоций. Да, я всё ещё боялась других мужчин… Но не Филиппа. Я была уверена, что если бы он появился сейчас передо мной, я бы уже не убежала в страхе прочь, а наоборот, набросилась на него и, сдавив его горло своими пальцами, давила бы изо всех сил, пока не услышала сладостный хруст его ломающихся хрящей и костей…
«Однажды я отомщу», – думала я, собирая оставшиеся вещи в повозку.
«Однажды я отомщу», – думала я на следующий день, когда весь наш лагерь был полностью свёрнут, и племя кочевников отправилось в путь, растянувшись длинной вереницей обоза по степи.
Сидя в седле, я могла видеть всех кочевников, и поражалась их численности. Мне разрешили ехать верхом, и я благодарила судьбу за то, что когда-то давно, ещё в детстве, брала уроки верховой езды, и сейчас усиленно востанавливала в памяти всё то, что тогда выучила и запомнила. Когда мы выехали в степь, я поразилась её просторам и наверняка бы пришпорила своего коня, чтобы он полетел птицей прочь, как можно дальше от этих чужих и неприятных мне людей. Но мой конь был крепко привязан поводьями к одной из повозок. Впрочем, меня всё равно догнали бы, с грустью думала я. В степи было прохладно, и даже полуденное солнце не прогревало её, и я впервые подумала о том, какой всё-таких холодный климат в этих северных землях. Далеко впереди я видела отряды вождя и его сыновей, а также красивую закрытую кибитку – в ней, как мне сказали, ехали их жёны, элита племени. Мне снова не удалось увидеть никого из этих девушек, да я особо и не стремилась. Время от времени Келим подъезжал к мне, и мы перекидывались парой слов. Он был невероятно рад, что я понимаю таллианский диалект. Говорил в основном он, мне отвечать не хотелось, но я видела, как другие девушки-рабыни пытались привлечь его внимание, особенно одна, Миека – она даже сумела дотронуться до его руки, но юноша даже не взглянул на неё. Келим был вежлив только со мной и принёс мне небольшую крынку молока во время нашей короткой остановки в полдень. Я поблагодарила его, но остальные девушки-рабыни посмотрели на меня с завистью, и мне пришлось разделить молоко со всеми, чтобы хоть как-то смягчить их сердитые взгляды.