— А о том, что случилось с вашими людьми? — спросил Эмерсон.
Реджи пожал плечами.
— Немногим из них удалось уйти — скорее всего, для того, чтобы в мучениях умереть от жажды. Но теперь снова ваша очередь, миссис Амелия — как давно вы находитесь в здешнем плену? Какие планы вы разработали для спасения? Зная вас с профессором, я не могу поверить, что вы кротко смирились с лишением свободы.
— У вас довольно театральный способ задавать серьёзные вопросы, мистер Фортрайт, — ответил Эмерсон. — Это место — мечта археолога; я не хотел бы удалиться без тщательного изучения увлекательных пережитков мероитической культуры. Нас рассматривают не как заключённых, но как почётных гостей. И потом, знаете ли, существует незначительная мелочь — основная причина нашего пребывания здесь: выяснить судьбу вашего дяди и его жены.
— Они мертвы, — спокойно произнёс Реджи. — Да упокоит их Господь.
— Откуда вам это известно?
— Он сказал мне… — Реджи пытался сдерживать голос, но гнев и ярость исказили его лицо. — Смеясь, как злодей, каковым он и является, он описывал их долгую, мучительную смерть под пытками…
— Настасен? — воскликнула я.
— Кто? — Реджи уставился на меня. — Нет. Ваш друг Кемит, который известен здесь, как принц Тарекенидаль. Все эти длинные страшные недели я находился в заточении именно у него в подземелье.
* * *
Прерывание истории Реджи было вызвано не обуревавшими его чувствами или каким-то моим литературным трюком, а очередным появлением слуг, которые начали подготовку к ужину. Эмерсон приказал им найти помещение для нового жильца и пошёл вместе с ними для перевода, ибо Реджи признался, что языком владеет слабо. Вскоре после этого стражник принёс рюкзак, который был мне знаком, как собственность Реджи, и послала слугу, чтобы тот отнёс его хозяину.
Рамзес удалился вместе с отцом и Реджи, но кошка отказалась сопровождать их, предпочитая свернуться калачиком на куче подушек. Я села рядом с ней. Она открыла один золотой глаз и изрекла властное повеление. Я погладила ей голову. Ощущение гладкого меха умиротворяло и помогло успокоить хаотичные мысли. Я всегда считала себя знатоком в том, что касалось человеческого характера, но выходило, что я ошибалась дважды. Либо Реджи был лжецом, либо Тарек — редкостным злодеем, и тоже лжецом. Но единственные ли это альтернативы? Возможно ли другое объяснение?
И действительно, кое-что пришло мне в голову. Реджи был болен, и, возможно, бредил. Он мог просто вообразить всё это, или перепутать принцев. Как и многим невежественным белым мужчинам, ему было бы трудновато отличить одного родственника от другого, а двое мужчин были внешне очень похожи, особенно в полумраке. (Естественно предположить, что камера была тёмной и сырой, как и все подобные помещения.)
С другой стороны, Тарек, возможно, намеренно обманул Реджи, по причинам, которые ещё предстоит определить.
Я почувствовала себя гораздо веселее после создания этих теорий.
В честь нашего гостя я решила сменить брюки на халат. Я закончила принимать ванну, и дамы вытирали меня, когда Эмерсон просунул голову в комнату. Его угрюмый вид сменился гораздо более привлекательным выражением, стоило ему увидеть происходящее.
— Отпусти их, — потребовал он.
— Но Эмерсон, они…
— Я вижу, что они делают. — Он рявкнул приказ, вынудивший дам поспешно скрыться, и взял свежее льняное полотенце.
— Честное слово, Пибоди, — заметил он в ходе последующей деятельности, — ты превращаешься в сибаритку. Смогу ли я предоставить тебе подобострастных рабов, когда мы вернёмся в Кент?
— У меня нет жалоб на обслуживание, которым я обеспечена в настоящее время, — шутливо ответила я.
— Да уж надеюсь, — пробормотал Эмерсон. — Почему мы всегда попадаем в подобные ситуации, Пибоди? Почему я не могу заниматься обычными археологическими раскопками?
— Ты не можешь обвинять в этом меня, Эмерсон. И нынешняя ситуация совсем не похожа на другие наши расследования.
— Но имеет некоторые общие черты с ними, — утверждал Эмерсон. — Например, твоя злосчастная привычка привлекать к себе аристократию. На сей раз не только британскую знать, но целый набор высшего дворянства.
Сопровождавшие эту речь знаки внимания, расточаемые им, привели меня к полной невозможности возмутиться критикой. Я добродушно ответила:
— По крайней мере, на этот раз не существует никаких молодых влюблённых, дорогой.
— Получается, так, — согласился Эмерсон (пока я одновременно получала от него ещё кое-что). — Тебе явно лучше, Пибоди, за что я благодарен от всей души. Как я надеюсь, что ты это… и это…
Я выразила свою признательность надлежащим образом, но в конце концов была вынуждена с большой неохотой возразить:
— Дорогой, думаю, что мне следует одеться. У нас гость. Ты нашёл для него подходящее помещение, так ведь?
— Оно устроило меня, — загадочно ответил Эмерсон. — Твоё мнение о его истории?
Я предположила, что он имеет в виду потрясающее открытие относительно Тарека, и поделилась своими теориями.
— Хм, — сказал Эмерсон ещё загадочней. — Я бы попросил тебя, Пибоди, не слишком любезничать с Фортрайтом. Не упоминать о полночном посетителе и не настаивать на достоинствах Тарека.
Загадка разрешилась.
— Ты никогда не любил Реджи, — заявила я, позволяя Эмерсону обернуть меня в халат и закрепить пояс.
— Это не имеет отношения к нашему делу, — ответил Эмерсон. — Есть ещё ряд вещей, которые он не объяснил к моему удовлетворению.
Как выяснилось, существует и целый ряд вещей, которые остались необъяснимы к удовлетворению Реджи. Когда он присоединился к нам в приёмной, улучшение внешности оказалось значительным. Снежный халат резко контрастировал с румяным лицом, огненными волосами и бородой, отмытой так, что она сияла, как заходящее солнце. Однако новые мысли омрачали его честное лицо, и вместо того, чтобы возобновить своё повествование, он болтал о еде и сервировке стола, как заурядный любопытный турист. Мне пришло в голову, наконец, что его сдержанность может быть объяснена присутствием слуг, поэтому отослала их.
— Теперь вы можете говорить свободно, — сказала я. — Вы были правы, соблюдая осторожность; мы настолько уже привыкли к прислуге, что забываем о её присутствии.
— Да, я заметил, — сказал Реджи, пряча глаза. — Похоже, вы устроились здесь, как дома. Весьма комфортабельно.
Эмерсон, всегда чувствительный к возможному оскорблению, отреагировал ещё до меня. С грохотом швырнув на стол ложку из резного рога, он прорычал:
— К чему вы клоните, Фортрайт?
— Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? — Щёки молодого человека покрылись румянцем. — Пусть будет по-вашему. Мне неведомо искусство обмана и уловок. В пылу облегчения от моего освобождения и радости встречи с вами, живыми и здоровыми, я забыл об осторожности, но у меня было время, чтобы всё обдумать, и я говорю вам откровенно, профессор, что существует ряд вещей, которые не объяснены к моему удовлетворению. Моя карта была ошибочной; ваша — точной. Я был захвачен и избит; вас спасли и окружили уходом. Я провёл последние недели в сырой, тёмной клетке, пока вы блаженствовали в этих красивых комнатах с едой, вином, великолепной одеждой, слугами, исполнявшими все ваши приказы…
— Ни слова больше! — воскликнула я. — Я понимаю ваши сомнения, Реджи. Вам подозрительны наши мотивы. Но, бедный мальчик, вы ошибаетесь. Я не могу объяснить разницу в обращении с нами и с вами, но мы никогда не предадим собрата-англичанина, будь то мужчина или женщина. Если ваши тётя и дядя до сих пор живы, мы не покинем это место без них.
— Я… прошу прощения? — изумился Реджи.
— Извинения приняты, — любезно ответила я.
— Секундочку, — прервал Эмерсон, вцепившись в волосы обеими руками и дёргая их. — Кажется, я потерял нить обсуждения. Должен ли я понимать, мистер Фортрайт, что, по вашему мнению, ваши дядя и тётя всё-таки выжили? Нам тоже сказали, что они мертвы — хотя и не таким ужасным образом, как упоминали вы.