Первый звук, нарушивший тишину, возник откуда-то из-за моей левой лопатки. Он напоминал последние капли воды, булькающие из шланга.
Эмерсон, справа от меня, шумно вздохнул. Губы девушки задрожали, и глаза её наполнились слезами. Я знала, что должна что-то сказать — что-то сделать — но, возможно, впервые в своей жизни буквально лишилась дара речи.
Выпрямившись, она расправила узенькие плечи и попыталась улыбнуться.
— Профессор и миссис Эмерсон, я полагаю? — спросила она.
Её голос был мягким и нежным, со странным незначительным акцентом. Последовали ещё одно бульканье Рамзеса и сдавленный хрип Эмерсона, который при всей своей грубой наружности невероятно сентиментален.
Я бросилась к ней и заключила в объятия. Не могу вспомнить, что я говорила. Лишь предполагаю, что что-то всё-таки сказала.
Она прижалась ко мне на мгновение, и я почувствовала, как горячие слёзы оросили моё плечо. Но быстро исчезли.
— Прошу прощения, — сказала она, отстраняясь. — Я совершенно потеряла надежду. Вы не можете знать, что это значит для меня… Но мы находимся в отчаянной опасности, и не смеем понапрасну тратить время. Вы… вы… вы не оставите меня здесь?
Эмерсон шумно откашлялся и шагнул вперёд, протягивая руку. Она протянула ему свою; большие загорелые пальцы сомкнулись вокруг неё.
— Я бы скорее оставил Рамзеса, — заявил он.
— Рамзес… — Она взглянула на него и улыбнулась. — Прости за то, что я не приветствовала тебя. Я много слышала о тебе от… от моего друга.
— Это ты должна простить нас, дорогая, — сказала я. — За то, что так грубо глазели на тебя и вели себя так, будто вообще потеряли разум. Правда, у нас не было ни малейшего представления, что ты находишься здесь.
— Верно, мы понятия не имели о твоём существовании, — подхватил Эмерсон. — Господь Всемогущий! Я никак не приду в себя. Ты можешь быть только дочерью Уиллоуби Форта, но кажешься такой… Сколько тебе лет, дитя?
— Пятнадцатого апреля мне исполнилось тринадцать лет, — последовал ответ. — Мой отец научил меня считать время, как англичане, и убедил меня в необходимости помнить эту дату — да и многие другие детали, так что я не забыла своё наследие. Но, пожалуйста, простите меня, если я не отвечу на ваши вопросы — а их должно быть много, и, о! у меня тоже. Я должна немедленно вернуться; мои верные служанки — увы, их так мало! — обречены на невыносимую участь, если моё отсутствие обнаружат. Эту встречу устраивали в спешке, без мер предосторожности, которые я предпочла бы. Мы только что узнали, что вам показали самозванку. Я боялась — так боялась! — что вы поверите в неё, и оставите меня.
— Подожди, моя дорогая! — воскликнула я. — Вопросы, служащие только для удовлетворения нашего любопытства, подождут, но есть и другие, чрезвычайного значения. Как нам общаться с тобой? Кому мы можем доверять? Это место — рассадник интриг.
— Вы совершенно правы, миссис Эмерсон. — Ментарит дотронулась до её плеча, что-то прошептала ей на ухо, и она кивнула. — Да, нам следует торопиться. Не беспокойтесь — на эти и другие вопросы будут даны ответы лицом, которое отведёт вас обратно.
— Ментарит?
— Нет, она должна вернуться со мной. Но проводник известен вам — тот друг, о котором я говорила. Мой милый друг. — Она обернулась, и из прохода позади неё вышел человек. Он носил короткий грубый килт простолюдина; капюшон или маска из той же ткани закрывали голову и верхнюю часть лица. Ноги, грудь и руки были обнажены, без отличительных знаков ранга или богатых украшений. Но я узнал его ещё до того, как он отбросил капюшон со лба.
— Принц Тарек, — сказал я. — Значит, ты — Друг Реккит. Я так и думала.
— Твои глаза остры, как у орла, леди, — улыбнулся Тарек. — Я пришёл к тебе в темноте, ибо знал, что ты признаешь своего слугу, даже когда он одет в маску и платье простолюдина. Поторопимся, нам пора. А ты, сестрёнка…
Она обняла его. Это было невинное детское объятие; её блестевшая голова едва достигала его плеча.
— Береги себя, дорогой брат. Я буду готова, когда ты позовёшь меня.