— Мы в стороне от всех известных караванных путей, — сказал Эмерсон, когда я упомянула о своих наблюдениях, сидя у костра. — Ближайшая часть Дарб-эль-Арбаин в сотнях миль к западу отсюда; не существует известного пути между ним и этой частью Нубии. Тем не менее, я надеялся найти какой-то знак, оставленный Фортрайтом — остывший пепел костра, брошенные банки или хотя бы следы верблюдов.
Звёзды сверкали, как драгоценные камни в небесах, холодном и безвоздушном пространстве, прохладный ветер трепал мои волосы. Мы сидели в задумчивой тишине, пока луна не взошла, отбрасывая странные тени на посеребрённых песках.
Следующий день был повторением первого, не считая того, что местность стала ещё более засушливой и устрашающей. В этой абсолютной пустоте любой предмет превратился бы в маяк; следы, которые Эмерсон определил как принадлежащие антилопе, были так ясны, как будто их напечатали на песке. Но никаких признаков человека. В тот вечер один из верблюдов оказался больным, так что я дала ему дополнительную дозу наливки. Несмотря на это, он умер ночью. Я не удивилась — он был самым слабым из всех. Оставив беднягу лежать там, где он упал, мы поспешили дальше.
К полудню третьего дня невероятные изменения температуры — от невыносимой жары днём до замораживающего холода ночью — и неудача в поисках хоть каких-то следов каравана Реджи начали сказываться даже на самых выносливых. Постоянно сыпавшийся песок высушивал нашу кожу; непривычка к верховой езде причиняла боль. Мужчины ехали в угрюмом молчании. Уродливая дымка, скрывавшая солнце, не уменьшала жары, но внушала страшные ожидания песчаной бури. Казалось, я впала в какое-то оцепенение ступор, пока верблюд плёлся вперёд, и трудно было сказать, что болело больше: голова или определённые части моей злополучной анатомии.
От полузабытья меня пробудил крик. Ошеломлённая и одурманенная, я слабо повторила:
— Что? Что случилось?
Эмерсон так ликовал, что даже не замечал моей слабости.
— Смотри, Пибоди! Вот они! Ей-Богу, этот ненормальный был прав!
То, что он увидел, вначале показалось очередным миражом, дрожащим, как будто за ним наблюдали сквозь воду. Но эти предметы становились всё больше и больше по мере того, как мы принуждали верблюдов пошевеливаться. И вскоре мы достигли нашей цели: пары высоких скалистых колонн, близнецов-обелисков, отмеченных на карте мистера Форта. Они входили в большую группу обрушившихся камней, возвышаясь над меньшими собратьями, как грубо обтёсанные колонны или воротные столбы уничтоженных дверей.
— Здесь было какое-то строение, — заявил Эмерсон спустя короткое время. Открытие оживило его; он выглядел свежим и весёлым, как будто провёл день, шатаясь по английским лугам. — Я не могу найти никаких следов рельефов или надписей, но они, возможно, были стёрты песком. Мы разобьём лагерь здесь, Пибоди, хотя ещё рано. Я хочу немного заняться раскопками.
Развернув бурную деятельность, он получил скудную помощь от мужчин. Со стоном и протестами они потребовали дополнительный рацион воды, прежде чем вообще согласились приступить к работе, и трудились медленно и неохотно. Только Кемит, больше, чем обычно, похожий на бронзовую статую, занялся делом с присущим ему рвением. Через час Эмерсон был вознаграждён несколькими осколками камня и керамики, а также бесформенным уродливым комком, который вызвал крик восторга:
— Железо, Пибоди — железное лезвие ножа! Мероитическая эпоха, вне всякого сомнения. Они были здесь — они шли этим путём. Господи, это невероятно!
Я с сомнением осмотрела ржавый комок.
— Почему ты уверен, что его не потерял современный исследователь или блуждающий бедуин?
— В этой местности иногда идут дожди, в летний период; но требуются столетия, нет, тысячелетия, чтобы придать холодному железу такой вид. Кушиты обрабатывали железо; я видел такие же чёрные терриконы вокруг Мероэ, как в Бирмингеме и Шеффилде. — Обращаясь к людям, которые сидели на корточках на песке и выглядели, как груды грязного белья, он бодро крикнул: — Отдыхайте, друзья мои; завтра нам рано выходить.