В полуподвальных помещениях административного корпуса тяжело дышать, воздух насыщен запахами гнили, пота и плесени. А ещё какая-то нездоровая, гнетущая энергетика могильного склепа. Свинцовой тяжестью гнетёт тревожное предчувствие и беспомощность. Не так страшны побои и даже смерть, как страшны унижения и издевательства, которых до конца дней своих уже не забыть. Станешь страдать, пестуя в себе желание отомстить. Месть она сродни очищению и избавлению от пережитого позора. Так недолго и в маньяка превратиться, годами смакуя кадры будущего возмездия. Ты уже не сомневаешься, что сможешь кусочками резать своих мучителей и даже их детей. Наслаждаться их страданиями, как радовались они.
Прибывшие этапом арестанты находятся в подавленном состоянии, им жутко в ожидании неизбежного. Но при этом крепятся, как могут, вида не показывают. Если слышат, что кого-то уже бьют, молчать не будут, начинают кричать, требовать прекращения беспредела, молотят ногами в двери боксов. Ты уже шахид-камикадзе. Знаешь, что будет, но всё равно кипишуешь, ибо молчать нельзя, не имеешь права. Сегодня ты не поддержишь и не вступишься, завтра не поддержат тебя. Для правильного арестанта не имеет значения, кого именно бьют тюремщики, пусть даже твоего заклятого врага, ты обязан вступиться. Арестантская солидарность важнее личных счетов, без неё в советской тюрьме не выжить.
Кроме полуподвальных помещений в здании администрации имеется ещё и тайный подвал, в котором расположены, пять камер. Четыре с двухместной шконкой в каждой камере и одна камера на четыре койко-места. Этим подвалом пользуются нечасто, только когда нужно кого-нибудь изолировать от всех остальных арестантов, заживо похоронить. Здесь отсутствует канализация, нет окон и вентиляции, даже водопровода нет. Здесь не предусмотрен постовой-надзиратель, этого поста нет в принципе, а, значит, содержание заключённых считается незаконным. Воду набираешь в кружку, экономь. Вместо канализации десятилитровая жестяная банка из-под томатной пасты. Дважды в день выводят на оправку, заодно умыться можно, набрать в кружку воды. Три раза в день приносят баланду, уже остывшую, потому как в последнюю очередь. Тогда же можно увидеть и надзирателя. Уйдёт, потом тебя не услышит. Жди до следующей баланды. Ужаснее места придумать себе трудно, настоящий могильный склеп. Из-за отсутствия окон и вентиляции здесь страшная сырость, на стенках и потолках конденсат, на полу лужи. По углам ядовитая чёрная плесень, споры от которой ощущаются во вдыхаемом воздухе. За три дня одежда твоя успевает покрыться зеленоватым налётом, приобретает устойчивый, затхлый запах плесени. Плесенью покрывается и тюфяк с одеялом. Однако арестантам здесь приходится находиться неделями и даже месяцами. Но об этом наш рассказ ещё впереди.
Из боксов-отстойников на обыск вызывают по фамилиям, по два-три человека сразу. Руководит шмоном тучный майор с мясистым носом и поросячьими глазками. На руке повязка дежурного помощника начальника тюрьмы. Каждого зэка сверяет по карточке, куда уже успели вклеить изъятую из личного дела фотографию. Заключённый должен назвать свои данные: дату, месяц и год рождения, место рождения, статью, по которой осужден и свой срок. Майор сверяет названные данные с указанными в карточке, не забывая сопровождать ответы зэка собственными комментариями, статье особое внимание.
- Говоришь, по семьдесят седьмой тебя осудили? – уточняет офицер, щуря свои маленькие поросячьи глазки.
- Дезорганизатор хренов, - подсказывает майору один из шмонщиков, остальные уже обступают жертву со всех сторон. – Нашим товарищам службу нести не давал. Садисты поглядывают на дежурного, словно цепные псы на хозяина, ожидая команды «Фас». У некоторых из шмонщиков в руках деревянные молотки-киянки, ими обычно простукивают стены в жилых камерах во время шмонов.