- Я так понимаю, что своячок к нам пожаловал? – на всякий случай спросил хозяин хромовых сапог, хриплым, простуженным голосом. В таком деле нельзя ошибиться.
- Кому своячок, а кому и нет, - ответил Метла, устраиваясь поудобнее. – Одно ясно, что здесь мне удобно, есть возможность отдохнуть в своё удовольствие.
- Давай тогда знакомиться, что ли? – предложил всё тот же хозяин хриплого голоса. – Нас здесь в хате четверо урок, меня Пашка Медун звать, может, доводилось слышать?
Максим и в самом деле был наслышан про Пашку Медуна, хотя лично нигде с ним не пересекался. Помнил, что сибиряк, лет сорока от роду. Однако признаваться в том не стал, вместо этого сам представился, воры сразу же оживились, имя Максима Метлы прогремело на весь Союз в связи с покушением на Гришу Читинского. Началось знакомство. Остальные воры оказались намного моложе Медуна, практически ровесники Максима. Двое родились на Урале, третий из Сухуми, абхазец с русским именем Валера Чиж. Начались расспросы, которые Максиму с трудом удалось остановить.
- Без обид, братья, но мне нужно пару часиков вздремнуть с дороги, мозги киснут. Ещё успеем обо всём переговорить.
Максим почти мгновенно забылся глубоким сном. К ужину подняли, но не разбудили, проглотил баланду в состоянии лунатика и снова спать. Спал долго, а когда окончательно выспался, не сразу смог определить, в каком временном пространстве находится. Кто-то поблизости негромко беседовал, народ валялся, всё пространство занято, походить негде. Нужно было как-то пробраться к параше и освободить переполненный мочевой пузырь. Сделав все дела и даже испив воды, Максим вернулся на своё место, провалялся часа два, не меньше, пока не проснулся Пашка Медун.
- Давно не спишь, Максим? – спросил он, первым делом соорудив себе самокрутку из махорочного табака.
- Не так чтобы очень. Выспался, наверное, на неделю вперёд.
- Это хорошо, когда в тюрьме сон прилипучий, время не так томительно.
Незаметно, поначалу с нейтральных вопросов, у воров завязалась долгая и обстоятельная беседа, в которой каждый из них рассказал о собственных злоключениях, вспоминали значительные события из жизни воров в законе, вспоминали общих друзей-приятелей, которых оказалось немало. Общие друзья-приятели всегда сближают людей при встрече, служат поводом для более откровенного общения. Со временем к их беседе подключились остальные воры, успели выспаться, дело двигалось к подъёму. Говорили обо всём, кроме появившихся идейных разногласий и противоречий в воровской среде. Максим сознательно не затрагивал эту тему, не упоминал о Ростовском сходняке пятьдесят четвёртого года. Прежде хотел выяснить для себя, чем дышат его нынешние сокамерники-воры, их отношение к ростовским реформаторам. Могут закрыться как улитки в ракушке, услышав, его суждения на сей счёт. Понятное дело, тема весьма щекотливая. Пока ещё воры знали настоящий закон и понимали, какой кары заслуживают отступники. Тем более что все четверо воров-сокамерников Максима следовали этапом на Колыму. Можно себе представить, какой находкой был для них Максим Метла, от которого имелась возможность узнать об истинном положении в тамошних местах, но главное, получить от него дельные и полезные советы. После убийства пахана сук Савки Пивовара ворам хотелось верить, что многое теперь изменится, суки прекратят свирепствовать и не только на Колыме.
Максим не рассказывал ворам всей правды о Колыме. Стыдно было упоминать про то, как приходилось «пахать» на лесоповале. Говорил в основном только о положительных моментах. Хотелось как-то приободрить воров, особенно молодых, которые явно робели, несмотря на внешнюю браваду.
Впрочем, Паша Медун, похоже, раскусил его невинную хитрость. С его богатым жизненным опытом несложно заметить любые нюансы, а то и читать потаённые мысли. Соблюдая деликатность, не стал делать замечаний своему новому знакомцу, которого искренне уважал. Не демонстрировал своих догадок.
- Колыму понять невозможно, пока сам там не побудешь, не пропустишь всё через себя, не попробуешь на вкус, - пояснял ворам Максим. – Любой рассказ не передаст ощущений, некоторые вещи могут вызывать отторжение, особенно на слух. Но испытав всё на собственной шкуре, на многое начинаешь иначе глядеть. Ответишь на все претензии, которые прежде намеревался предъявлять другим. Сам для себя решишь, стоит ли осуждать те вещи, которые здесь на «большой земле» кажутся тебе неприемлемыми и даже порочными. Гениальному писателю не получится описать Колыму с чужих рассказов, нужно самому туда с головой окунуться. Мозг не зафиксирует, если тело и душа не ощущали.