- Или ты не вор в законе, Валера Чиж, - объявил Максим ошарашенному кавказцу, - или обязан признать, что ростовские реформаторы отступили от воровских принципов, обезличив многих воров. Третьего быть не может и не будет.
Валера шкурой почувствовал угрозу, противостоять Максиму, с его авторитетом, был бессилен. Не к себе на Кавказ ехал, а в суровый Колымский край, где выжить после ссоры с Метлой будет практически нереально.
- Зачем так вопрос ставить, когда можно разобраться, не чужие всё-таки.
- Как разбираться, когда тебе в душу плюнули? Кода на воровской закон покусились открыто и нагло? Своим решением перечеркнули всё, что было, наплевали на тех воров, кто жизни свои положили на закон. Кто желает, может утереться таким плевком в рожу, а я не хочу. Вот и предлагаю тебе определиться, дабы знать, как воспринимать и относиться к тебе.
Чиж тормозил, ещё надеясь отыскать приемлемый выход. Никак не ожидал, что его пустая болтовня приведёт к таким серьёзным последствиям. На пустом месте врага нажил. Максим «вцепился» в глотку мёртвой хваткой и уже ни за что не хотел выпускать жертву. Публично осудить своих друзей, значит, замараться в предательстве, отрезать себе возможность возвратиться в родные края. Максим оценил его колебание по достоинству, сам ненавидел предателей, потому решил предоставить шанс Чижу.
- Мы не на сходке, Валера, - сказал он, уже более миролюбиво, - имеешь право хорошенько взвесить и обдумать, прежде чем давать мне окончательный ответ. Но давать его в любом случае придётся, я уже не отступлюсь. Завтра вернёмся к этому разговору. Хочу только предупредить тебя, Валера, что на Колыме воры всерьёз оскорбились на всех, кто сопричастен к ростовскому сходняку или поддержал их почин. Жаждут с ними встречи.
Чиж был благодарен Максиму, пусть за временную, но всё же передышку. Просить самому время на раздумье, выглядело бы слишком стрёмно. Тем более, что Метла не предъявлял пока, а только пытался выяснить его позицию. Сходку закажут уже на Колыме, это будет показательный процесс, своего рода демонстрация. И совсем неважно то, что лично не участвовал. Достаточно будет твоей поддержки, что бы ни у кого не оставалось сомнений в намерениях Колымских воров, да и не только Колымских.
После жёсткой беседы Максима с Валерой Чижом, в общении воров возникла продолжительная пауза. Каждый из них крутил у себя голове и переваривал ситуацию. Пытались просчитать возможные варианты исхода предстоящего разбирательства. Метла мог прямо в транзитной камере сходняк замутить по поводу позиции Чижа. Если конечно тот отважится остаться при своих.
В душе Максим был недоволен выжидательной позицией воров. «Ведут себя, словно их это совсем не касается, - рассуждал он. – Ладно бы уральцы, так ещё и Медун». Было желание заодно и им устроить трёпку, вот только не хотелось менять расстановку сил и предоставлять Чижу сторонников. Хочешь, не хочешь, а обязан придерживаться определённой тактики. Если, конечно, для тебя важен конечный результат. Если желаешь достичь цели. «Выбери первоочередную жертву и лупи по ней, пока не опрокинешь. Не распыляй свои силы».
Валера Чиж не сомневался в том, что суточной отсрочки ему хватит для поисков нужных доводов и оформления собственных ответов в защиту участников ростовской сходки. Что он найдёт выход из положения, в которое так глупо и неожиданно угодил. Однако шли часы, а нужных доводов не находилось. Не то чтобы защитить, а даже смягчающих причин придумать не мог, слишком уж категорично был поставлен Максимом Метлой вопрос. Попытался посоветоваться с Пашей Медуном, но тот ответил, что не знает, как помочь ему.
Посоветовал не упираться рогами, не доводить дело до предъявы. Чиж внял совету, не дожидаясь окончания суточного срока, подсел к Максиму Метле в надежде договориться миром.
- Я не стану, Валера, с тобой шептаться, - отрезал тот, - после того, как вопрос был озвучен прилюдно. При ворах объявка делалась, при ворах и разговаривать будем. Тем более что и ты, Валера, громогласно выказывал свою поддержку ростовскому сходняку.
В назначенный срок воры с трудом нашли возможность уединиться в уголке на верхнем ярусе нар. Подле себя позволили быть лишь честным фраерам, слишком уже тесно было в камере, чтобы совсем прогнать из угла всех посторонних.