В этой Уральской тюрьме Максима Метлу воспринимают как патриарха, хотя ему только пятьдесят лет и выглядит молодцом. Другие воры относятся с ревностью к его заслуженному авторитету, особенно кавказцы, хоть и скрывают от него свои настроения. Завидуют тому вниманию, которое оказывают Метле фраера, хотя сам Максим очень щепетилен к проявлению предпочтений, запрещает фраерам обезличивать кого-либо из воров, даже если те и заслуживают этого. Если что-то присылают персонально ему, обязательно разделит по-братски на всех воров. Разгонит по камерам «бункера». От авторитета Максиму больше головной боли, чем преимуществ. Повышенное внимание со стороны администрации, кумовья обкладывают своими стукачами. Мало того, что содержат в изолированном «бункере», ограничив в общении с арестантами, находившимися в тюрьме, так ещё здесь воров содержат через камеру, за стеной каких-нибудь козликов размещают, чтобы подслушивали и докладывали кумовьям обо всём, что творится в «бункере». Кто и с кем переговаривался и о чём именно говорили. По каким «дорогам» налаживали связь между собой, но главное, кто из надзирателей подходил к камерам воров, открывалась ли кормушка.
С годами Максим научился быть терпимым, на многие вещи уже не так бурно реагировал, в сравнении с тем, как то было в годы его молодости. Терпел общение с молодыми кавказцами, хотя это было совсем непросто. Интересы и мировоззрение современных представителей гор, разительно отличались от того, чем жил сам Максим Метла. Абсолютное незнание воровских законов, при неуёмной гордыне и амбициях, а в придачу махровый национализм, который выползал из всех щелей, самолюбование и уверенность в своей особой исключительности. Желание подчинять себе окружающих и командовать ими.
Конечно, всё это особо не демонстрировалось, тем более в его присутствии. Но было заметно, да и фраера жаловались и роптали, описывая в малявах разные случаи, с которыми им приходилось сталкиваться. Иногда деду Туляку с Катерком писали, иногда непосредственно самому Максиму, хотя он не любил жалобщиков, тем более что не мог эту информацию использовать против воров. Даже читать был не вправе. «Захочешь предъявить и сходку заявить, не предъявишь. Слова фраеров веса не имеют против воров. Да и что толку с той сходки, если на ней лаврушников-пиковых будет большинство, чужого решения ни за что не позволят принять. Расстановка сил уже не в пользу российских воров, а ведь это только начало. Потомки и последователи извращенцев-отступников, что собирали свой сходняк в пятьдесят четвёртом, в городе Ростове, успели окрепнуть и даже развернуться, найдя себе многих последователей. Давно бы сожрали Максима, если бы не боялись, что он поднимет против них всех арестантов тюрьмы. Сразу лишатся не только уважения, останутся без финансовой поддержки, никто им пачки сигарет не пришлёт. Конечно же, сам Максим Метла, подобного шага никогда в жизни себе не позволит, не станет использовать в борьбе с недругами фраеров, ибо это уже магерамство. Но лаврушники этого не знают, судят со своей колокольни, собственным аршином всё измеряют. Максим понимает их страхи, но развеивать их не собирается. «Пусть себе боятся, меньше пакости от них будет исходить, хоть какие-то рычаги воздействия на них имеются».