- Жди, – бросил Собака, уходя, оставив Максима наедине с беспокойными мыслями, догадками и предположениями. Вернулся старшина минут через пятнадцать. Выпустив из шкафчика, застегнул вору наручники за спиной. Всё делал чётко, давно отработанными движениями, словно был не человек, а робот. Никаких лишних слов и разговоров, только команды
- Зайдёшь в кабинет, доложишь о себе как положено, по форме.
Кабинет оказался с двойными дверями, внутри облицован деревом с художественной резьбой, но строго и официально. Под большим портретом Феликса Дзержинского, за столом восседал майор Волгин, делая вид, что изучает лежащие перед ним документы.
Старшина был в ярости, войдя, вор лишь поздоровался, но докладывать по форме не стал. Он шипел в ухо зэка угрозы, требуя доклада. Максим, едва не сорвался, чтобы не послать его.
- Снимите с осужденного наручники, - сказал майор, не отрывая глаз от бумаг. Собака стоял в растерянности и не спешил исполнять распоряжение, но и возражать начальству не смел, пуча глаза на майора. – Вам, старшина, приказ непонятен?
Башкир подхватился, словно очнувшись. Спешно отомкнул замки наручников, после чего занял позицию между зэком и майором, готовый в любой момент защищать.
- Теперь можете быть свободны, старшина, оставьте нас.
На лице башкира проявилась гримаса удивления, недоумения и обиды. Попятился к выходу из кабинета, ещё надеясь, что майор передумает.
- Это очень опасный преступник, - предупредил майора, прежде чем закрыть дверь.
- Как-нибудь справимся, старшина, вам нет повода беспокоиться.
- Присаживайтесь, Голубев, – предложил Волгин Максиму, как только они остались одни – Может чаю покрепче, есть индийский?
Вор промолчал, от растерянности даже забыв про то, что должен был отказаться.
- Я, Максим Иванович, не агитировать тебя к себе пригласил, а тем более не вербовать. Тебе ли щекотиться, не фраер же.
- Боюсь привыкнуть чаёвничать с кумовьями, гражданин начальник, - ответил Максим, пристально глядя в глаза майора, которые сейчас казались больше прежнего знакомыми.
- Неужто так и не вспомнил, Максим Иванович? – усмехнулся Волгин, будто бы прочтя мысли вора.
- Не вспомнил, - признался тот. – Где-то рядом, но ухватиться не могу.
- Это потому, Максим, что к тюрьме и зонам меня примеряешь, другой жизни своей уже и не помнишь, поди. Копаешься где не нужно, а ты бы детство вспомнил.
Максима словно разрядом электрического тока прошибло, по венам горячая кровь побежала из живота к голове. Лицо сделалось красным и стало гореть.
- Неужто Игорёха? – спросил, отказываясь верить такому совпадению.
- Наконец-то, – засмеялся майор Волгин, откинувшись на спинку стула. – А то ведь мне даже обидно стало. Удивлён, Максим? Я тоже был удивлён, не меньше твоего.
- Но почему фамилия Волгин?
- Такую фамилию мне в детском доме дали, когда узнали, откуда я приехал. Потом меня усыновили хорошие люди, в Ташкент их эвакуировали из Ленинграда. Единственный сын погиб на фронте, меня взяли, воспитывали как родного, хотя фамилию свою оставили, мне уже двенадцатый год пошёл тогда, взрослый мальчик. Как война закончилась, им сообщили о том, что дома их нет, попал под бомбёжку. Решили остаться в Ташкенте, благо успели обжиться к тому времени, да и с работой повезло, мать учитель, отец инженер. Я поздно в школу пошёл, едва семь классов закончил, забрали в армию, попал во внутренние войска, конвоировал заключённых, охранял зону. Из армии получил направление в школу МВД. Закончил с отличием. Сейчас учусь в Академии на заочном.
- Батя едва пережил тогда расставание с тобой, - сказал Максим, но этим лишь разозлил Волгина.
- Вышвырнул меня как котёнка из своей жизни. Притом подло, втихаря и на произвол судьбы. Об этом человеке мне даже вспоминать тошно.
- Это потому, что не знаешь всего, Игорь Васильевич. – Он ведь тебя больше чем нас любил, оттого в промысле не натаскивал, в дела воровские не посвящал, мечтал из тебя настоящего человека сделать. А когда война разгорелась, батя испугался, что не осилит, дряхлеть начал, время сам, знаешь какое было. В поезд посадил к эвакуированным, знал, что в Ташкент едут, в тёплые края. Верил, что не дадут пропасть люди, да и сам ты не дурак был, к книжкам страсть имел. Так что не нужно тебе обиду держать на батю, если конечно рад тому, что в жизни теперь имеешь.