Максим остался в киче отбывать свои четырнадцать суток, вору и без Славика Буратино скучать было некогда, приходилось общаться с арестантами, отвечать на вопросы, давать советы. Некоторые из арестантов специально провоцировали конфликты с вертухаями, ради того, чтобы попасть в карцер и пообщаться с вором в законе Максимом Метлой. Найти ответы на волнующие их вопросы, узнать что-то новое для себя. Так вор познакомился с двумя бывшими вояками, исполнявшими интернациональный долг в республике Афганистан. В последние годы таких всё больше и больше начало прибывать в зоны и тюрьмы. Демобилизовавшись и вернувшись, домой, они никак не могли войну свою закончить, учиняли кровавые расправы по самым пустяшным поводам. Бывшие вояки с трудом адаптировались в мирной жизни. Слышали ложь из средств массовой информации о происходивших в Афганистане событиях. Лицемерие местных чиновников, с которым невозможно было мириться. Парни пытались заглушить душевную боль водкой, а в пьяном угаре творили страшные дела, происходила разрядка. Делали то, к чему успели привыкнуть на войне. Человеческая жизнь для них не имела особой ценности, а жестокость и даже садизм, воспринимались доблестью. Дальше суд и срок, боевые заслуги редко учитывались. Попадали в зоны усиленного режима, но и там совершали преступления. Имея за плечами определённый боевой опыт, а ещё и силу духа, сплочённость, «афганцы» в зонах усиленного режима становились признанными лидерами-авторитетами. Умели организовать и сплотить людей, а в «красных» зонах, с подачи администрации творили зверства, устраивали жестокие ломки отрицалам. Совсем иначе к воинам-интернационалистам относились уже на строгих и особых режимах. Особенно после того, как стало известно о зверствах, которые творили солдаты по отношению к мирным людям. Сами интернационалисты с удовольствием рассказывали о своих похождениях, совершенно не задумываясь о том, как их рассказы выглядят с позиции воровского закона. Целыми кишлаками вырезали людей, женщин, стариков и даже детей. Когда из мести, а когда для профилактики. Это послужило поводом для притеснений в отношении бывших интернационалистов, их стали ставить на место, воспринимая беспредельщиками. Кто не хотел жить в ипостаси мужиков, становились лагерными изгоями, за ними велась охота, с ними отказывались сидеть в общих камерах даже мужики-работяги.
Выслушивая о проделках и похождениях бывших воинов-интернационалистов, Максим вспоминал фронтовиков, участников великой отечественной войны. Возникали ассоциации с кровожадными и жестокими суками, которых невозможно было остановить, если только убийством. Хотя и понимал вор, что нельзя сравнивать зелёных срочников с матёрыми уголовниками, выжившими в штрафбатах, ходивших с дубинами в атаку на хорошо укреплённые позиции немцев. Зная о начавшихся гонениях в зонах и в тюрьмах, на бывших воинов-интернационалистов, сам Максим не мог определиться в своём отношении к таким арестантам. С одной стороны, это давшие присягу на верность Родине автоматчики, и с этим всё ясно. Но, стоит ли предъявлять им претензии за то, что делали они, выполняя приказы своих командиров? Максим помнил о том, что воры никогда не предъявляли претензий, ни фронтовикам, ни бандеровцам с лесными братьями, ни даже полицаям. Только за конкретные дела и проступки, которые возможно было доказать. Воры не терпели огульных обобщений и сознательно не искали себе жертв. Вот и Максим Метла был против охоты на ведьм и гонений интернационалистов только лишь за то, что тем пришлось воевать в Афганистане. А теперь он непосредственно столкнулся с этой проблемой, вернее, пришлось отвечать на вопросы участников боевых действий. Озвучивать собственную позицию по данному вопросу.
- Огульно обвиняют и обобщают вопросы только те, кто не желает придерживаться арестантских понятий, - объяснял вор всем, кто его слушал в карцерах. – Кто не желают утруждать себя поисками доказательств. Если обвиняете, то обязаны представить конкретные факты: «Когда, как и конкретно кого убивал или истязал. Кто видел и может засвидетельствовать данный факт». А уже доказав вину человека, обязаны довести дело до конца, привести приговор в исполнение. Обнаружил грязь, выявил её – изволь за собой прибраться. В противном случае не седлай лошадь, если держаться в седле не способен. Не плоди нечисть, её и без тебя в избытке. Понятное дело, любой отслуживший в армии и принявший присягу на верность Родине, уже считается ущербным по жизни, на равных с истинными бродягами им никогда не быть. И не потому, что служил, да автомат таскал, хотя и это имеет значение. Служить это равносильно, что шестерить. Основное, что ты присягу принял, клятву на верность Родине и государству. Присяга похлеще любой подписки будет. Ты с властями клятвой и присягой повязан. Но это не значит, что служивых нужно делать изгоями, устраивать им травлю. Живёт человек мужиком, никому не мешает и в чужие одежды не рядиться, ну и пусть себе живёт, никто его притеснять не смеет. Вором ему не быть, как и «васьком». А фраером или мужиком никто ему быть не запретит.