Одним словом, Славику Буратино совсем нелегко было в новой и во многом чуждой для него среде. С каждым днём наживал себе недругов и даже врагов. Мало кто обрадуется тому, что от его кухни кто-то нос воротит. Там, где вопрос касается выживания, люди предпочитают забывать о совести, а тем более о собственных принципах, которые сами же исповедовали прилюдно. Когда есть, на кого свалить всю ответственность, или сослаться на обстоятельства, обязательно воспользуются этим. Или заявят о том, что вынуждены были действовать по прямому указанию воров, или вернее, по указанию пиковых жуликов. «Ежели считаете, что мы поступаем неверно, - говорят в подобных случаях приспособленцы, - то воры нас обязательно поправят, а то и поставят на место. А коль не поправляют, значит, мы всё делаем правильно. Не нам за положение в тюрьме отвечать, нам только исполнять указания воров». Такие принципы у приспособленцев, такие их стандартные отговорки.
Славик Буратино тоже жил и действовал с оглядкой на Максима Метлу, неважно, что не получал от вора никаких указаний. Благо, хотя бы имел собственные принципы и не являлся приспособленцем. Но при этом не обладал навыками дипломатии, а наоборот, был подвержен юношескому максимализму, который в общении с людьми чаще вредит, чем помогает. Чрезмерная прямолинейность вынуждала Буратино открыто озвучивать собственные мысли и суждения, которые воспринимались окружающими явным упрёком. Говорил приспособленцам такие вещи, которые те не в состоянии были переварить. Чем больше говорил, тем сильнее возбуждал к себе неприязнь у сторонников пиковых жуликов. На него стали писать кляузы и доносы. Все его речи передавались пиковым жуликам, зачастую в извращённой форме. А Славик пытался найти единомышленников среди фраеров. Людей, по сути, случайных в криминальной жизни. Буратино хотелось верить в людей, а потому к очень многим относился, меряя их по себе. Виной тому было отсутствие жизненного опыта, он ещё не успел хорошенько обжечься. Особо не задумывался о том, что находится под пристальным надзором тюремных оперативников и пиковых жуликов. Он, конечно же, представления не имел о том, что для него уже приготовлена наглая и коварная провокация в лучших традициях Сталинских палачей-инквизиторов. Ружьё заряжено, осталось только спустить курок. Всё было организовано по привычной для администрации схеме, обкатанной тюремными операми сотни раз. Находят способ убрать будущую жертву из камеры на пару недель, например, в карцер. Дальше вбрасывается компромат, при этом в камере должны быть заинтересованные лица, которые станут раздувать угли интриги. Их задача заставить сокамерников усомниться в чистоплотности намеченной жертвы, а затем и внушить уверенность в его виновности. За две недели одностороннего нажима и обработки, да еще со ссылкой на воров и запугиванием ответственности. «Если ты защищаешь подлеца, значит и сам такой же», - добивают своих оппонентов провокаторы. Дальше необходимо организовать всеобщий заговор, чтобы каждый из сокамерников принял в нём непосредственное участие и отработал конкретную роль. Все должны быть повязаны общей подлостью, а если кто станет упираться, тогда и его уберут из камеры, чтобы не путался под ногами. У намеченной жертвы не должно быть союзников.
Провокацией по дискредитации Славика Буратино занимался капитан Сиваков, но курировал это лично майор Комаров. Он же и выписал парню четырнадцать суток карцера. В тот же вечер сокамерник Буратино Мишка Осип получил компромат на Славика с сопроводительной запиской от пиковых жуликов. Осип считался их доверенным лицом, часто бывал в гостях у пиковых жуликов в камере. Они даже обещали сделать из Мишки вора. В сопроводительной записке было подчёркнуто, что компромат на Буратино прибыл по надежному воровскому каналу, а это значит, что данной информации надлежит верить. К ней не приложили руку кумовья. В маляве-компромате рассказывалось о том, что Славик Буратино, еще, будучи в колонии для несовершеннолетних, проявил себя козлом-активистом и в должности председателя совета отряда прессовал ребят, писал на них доносы и даже избивал за двойки. За это и был амнистирован, пошёл на волю.