Тристан давно промышляет в России, считай, что обосновался в Москве, перевёз из Грузии семью. За Метлой стоят такие же, как и он сам, глыбы, вроде Васи Бриллианта, одолеть которых невозможно, тем более в лобовую.
«Можно было бы подлить маслица в пламя раздора, - рассуждал майор Комаров, но как просчитать возможные последствия? В нашей работе опасно рисковать, государству теперь режим неважен, государству план подавай. Начнётся война, о ней обязательно узнают «наверху». Да и здесь, на месте работы прибавится, придётся рассаживать по разным постам враждующих, а некоторых и вовсе вывозить в другие тюрьмы. Такого скрытно не сделать. Благоразумнее будет разрядить обстановку, да наносить точечные удары».
***
Не сразу, но через пару дней, сокамерники Осипа и Буратино узнали о состоявшихся в киче разговорах вора с участниками случившегося конфликта. Осознав, что Славик Буратино смог выгрести, а Осип, наоборот, угодил в опалу, фраера принялись между собой выяснять, кто больше виноват, дело грозило обернуться настоящими разборками. Принялись забрасывать жуликов малявами, умоляя о помощи, хотя бы своим.
Славик Буратино требовал возвращения в прежнюю камеру, сидеть в «одиночке» теперь не было нужды. Оперативники понимали, какими последствиями это грозит, пострадают все, кто поднимал на «васька» руку. Сам Буратино не вправе был прощать, даже если бы и сам захотел простить недругов своих. Администрации тюрьмы ничего другого не оставалось, как решить вопрос кардинально. Они попросту избавились, сначала от Буратино, а затем и от Осипа, отправив тех разные строгие тюрьмы. Запросили телефонограммой срочные разнарядки, те даже не смогли проститься с друзьями и приятелями. С убытием главных виновников раздора, очень многие в тюрьме получили возможность вздохнуть с облегчением. Повезло и сокамерникам Буратино, некому стало им теперь предъявлять претензии. Да впридачу получили возможность свалить вину на Мишку Осипа. Единственно, кого опасались, так это Максима Метлу, хотя у вора даже и в мыслях не было мстить фраерам за Буратино. Не воровское это дело, тем более, когда знаешь о том, что фраеров со стороны использовали как безмозглых марионеток.
Максим с опозданием узнал о том, что Буратино вывезли из тюрьмы. Тюремные опера сначала перевели Славика из карцера в камеру медсанчасти, якобы обнаружились повреждения внутренних органов вследствие побоев. Даже пустили слух, что зафиксировали побои и собираются возбуждать уголовное дело по факту жестокого избиения, тем самым отвлекая внимание арестантов от своих истинных намерений. Через две недели Буратино велели собраться с вещами, тот был уверен в том, что предстоит досиживать карцер, но отвели на шмон, к промежуточному конвою. У Славика не было возможности сообщить о своём убытии, только когда сажали в вагон-зак, успел прокричать прибывшим в тюрьму арестантам. Тех начали выгружать из вагона сразу после того, как в одно купе набили убывающих, освободив авто-зак. Так всегда производят обмен, одних загружают в освободившееся купе как селёдку в банку, других выгружают в освободившийся воронок. После обмена начинают шмонать и рассаживать по купе согласно маршруту следования. Стараются в одном купе содержать попутчиков.
Максим остался в киче отбывать свои четырнадцать суток, вору и без Славика Буратино скучать было некогда, приходилось общаться с арестантами, отвечать на вопросы, давать советы. Некоторые из арестантов специально провоцировали конфликты с вертухаями, ради того, чтобы попасть в карцер и пообщаться с вором в законе Максимом Метлой. Найти ответы на волнующие их вопросы, узнать что-то новое для себя. Так вор познакомился с двумя бывшими вояками, исполнявшими интернациональный долг в республике Афганистан. В последние годы таких всё больше и больше начало прибывать в зоны и тюрьмы. Демобилизовавшись и вернувшись, домой, они никак не могли войну свою закончить, учиняли кровавые расправы по самым пустяшным поводам. Бывшие вояки с трудом адаптировались в мирной жизни. Слышали ложь из средств массовой информации о происходивших в Афганистане событиях. Лицемерие местных чиновников, с которым невозможно было мириться. Парни пытались заглушить душевную боль водкой, а в пьяном угаре творили страшные дела, происходила разрядка. Делали то, к чему успели привыкнуть на войне. Человеческая жизнь для них не имела особой ценности, а жестокость и даже садизм, воспринимались доблестью. Дальше суд и срок, боевые заслуги редко учитывались. Попадали в зоны усиленного режима, но и там совершали преступления. Имея за плечами определённый боевой опыт, а ещё и силу духа, сплочённость, «афганцы» в зонах усиленного режима становились признанными лидерами-авторитетами. Умели организовать и сплотить людей, а в «красных» зонах, с подачи администрации творили зверства, устраивали жестокие ломки отрицалам. Совсем иначе к воинам-интернационалистам относились уже на строгих и особых режимах. Особенно после того, как стало известно о зверствах, которые творили солдаты по отношению к мирным людям. Сами интернационалисты с удовольствием рассказывали о своих похождениях, совершенно не задумываясь о том, как их рассказы выглядят с позиции воровского закона. Целыми кишлаками вырезали людей, женщин, стариков и даже детей. Когда из мести, а когда для профилактики. Это послужило поводом для притеснений в отношении бывших интернационалистов, их стали ставить на место, воспринимая беспредельщиками. Кто не хотел жить в ипостаси мужиков, становились лагерными изгоями, за ними велась охота, с ними отказывались сидеть в общих камерах даже мужики-работяги.