На фронтоне крыльца виднелась большая вывеска: «Правление колхоза имени Чкалова». В широком длинноватом коридоре дома — крашеные двери с зеркальными табличками — «Главный агроном», «Главный зоотехник», «Секретарь парткома», «Бухгалтерия». Рядом с бухгалтерией — дверь, не похожая на другие, обитая коричневым дерматином и без таблички.
— Входи, Миша, это мой кабинет, — пригласил брат.
Сперва они вошли в небольшую комнату, где за столом с пишущей машинкой сидела молоденькая девушка-секретарь. Из этой комнаты вели направо и налево двери с табличками — «Председатель» и «Заместитель председателя». Все оборудовано, как в солидных приемных большого начальства.
— Мне звонили, Зиночка? — небрежно спросил председатель.
— Нет, Иван Петрович, не звонили, — бойко ответила секретарь.
Иван Петрович досадливо нахмурился. Михаилу Петровичу подумалось, что Ваня, видимо, был бы рад-радешенек, если бы ему сказали, что звонили оттуда-то и оттуда, что из-за этих звонков покоя нет...
Председательский кабинет был просторный, светлый, в нем два стола, расположенных буквой «Т», у стен — мягкий диван и шеренга стульев. На стене, над председательским креслом, висел портрет Мичурина, под портретом — умело вычерченная карта колхозных угодий.
— Богато, с комфортом живешь, председатель, — сказал Михаил Петрович.
Брат поудобней сел в кресло, ответил, улыбаясь:
— А ты как же думал. Прибедняться не в моем характере.
— Больницу разместить бы в таком здании, из твоего кабинета получилась бы хорошая операционная.
Брат расхохотался.
— Кому что, а курице просо...
В кабинет заглянула секретарь.
— Иван Петрович, к вам главный бухгалтер, — доложила она.
— Пусть войдет, — сановитым тоном разрешил председатель.
Игнат Кондратьевич вошел, поздоровался, разложил на столе бумаги для подписи, и пока Иван Петрович внимательно разглядывал и подписывал, старик расспрашивал доктора о рыбалке.
— Не клюет, говорите? Ишь ты, как оно, — сочувственно качал он седой головой. — Время-то как раз подходящее для клева, и погодка стоит славная... Вы, Михаил Петрович, все за огородами удочки забрасываете. Да какая ж там рыба? Рыбка тишину любит. Подальше от села надобно уходить, в луга. Там и сазанчика подцепить можно.. Водятся красавцы в Буранке нашей, водятся!
— А эту, Игнат Кондратьевич, не подпишу! — строго отрубил председатель, возвращая какую-то бумажку.
— Да как же, Иван Петрович? Зоотехник просит...
— Сначала пусть ко мне зайдет.
— Хорошо, хорошо, Иван Петрович, — торопливо согласился тесть. — Я думал, он согласовал с тобой.
Опять заглянула секретарь.
— Иван Петрович, кладовщик просится.
— Зови, — распорядился председатель и радостно глянул на брата, как бы говоря: вот видишь, дел невпроворот.
Катков, только вчера выписанный из больницы, не вошел, а ворвался в кабинет и стал плаксиво жаловаться:
— Зарезала нас, Иван Петрович, зарезала...
— Погоди ныть! — прикрикнул на него председатель. — Толком говори.
— Весь дневной удой молока докторша приказала свиньям вылить...
— И ты струсил! — гневно упрекнул председатель. — Мало ли что докторша прикажет... Вези на молокозавод — и точка!
— Там не примут, Иван Петрович, не примут... Она ведь обязательно позвонит на завод, как увидит, что повезли.
Иван Петрович ударил кулаком по столу.
— Сказано — вези! Я сам позвоню на молокозавод. Примут, не могут не принять!
— Ох, Иван Петрович, не послушают тебя на заводе, — усомнился Игнат Кондратьевич. — С докторшей надо переговорить. Это вернее.
Председатель нажал кнопку и приказал вбежавшей девушке:
— Позвони Фиалковской, пусть немедленно явится.
— Мучает она, ох как мучает нас, прямо спасения нету, — жаловался Катков, осушая лысину верхом шерстяной кепки с пуговкой.
Михаил Петрович вспомнил, как три дня назад этот же Катков умоляющими глазами смотрел на Фиалковскую — помогите, мол, век не забуду, а теперь вот жалуется.
— Из-за этой докторши можем не выполнить месячный план, — подзуживал кладовщик председателя, зная, что тот из-за плана никого не пожалеет, ни с чем не посчитается.
Фиалковская вошла без доклада, и председатель сразу грубовато заговорил:
— Это что же вы делаете, Лидия Николаевна.
— О чем вы, Иван Петрович? — с наигранным недоумением перебила она.