— Добро, — согласился Власенко.
29
Из своей засады Чайкин-Бублик видел все, что делалось в совхозном поселке. Теперь он был совершенно уверен в том, что художник Гусаров приехал в совхоз по каким-то своим делам, не имеющим к нему, Чайкину-Бублику, никакого отношения. Он видел, как Гусаров уезжал куда-то с Власенко и опять возвращался, как ходил по поселку с агрономом Барсуковым, направляясь то в контору, то на барсуковскую квартиру. Иногда к ним присоединялся какой-то незнакомый невысокий человек, почему-то все время оживленно размахивавший руками. Бывало, что Гусаров, Барсуков и этот человек садились в машину и уезжали куда-то в степь.
Гусаров жил в гостинице, и несколько раз Чайкин-Бублик видел, как подбегал к гостинице его сын Мишка и о чем-то разговаривал с художником, показывал ему какие-то листки.
«Друга нашел, подлец, — с тупой ненавистью думал о сыне Чайкин-Бублик. — Погоди, погоди, всыплю я тебе...»
Сколько же будет жить в совхозе Гусаров? Ведь ему, сторожу, скоро выходить на работу, скоро опять становиться к складу, а склад рядом с гостиницей, и у самого склада горит яркий электрический фонарь. Бывало, когда парни с девчатами возвращались из кино, непременно задевали сторожа:
— Смотри, дядя Федот, утка на ружье села! — кричали они.
Чайкин-Бублик угрюмо отмалчивался... Ведь его так же может увидеть Гусаров... Что тогда? Провал, амба, капут...
Порой у него мелькала мысль о том, что нужно незаметно подобраться к гостинице и выстрелить картечью в окно... Дудки, не подойдешь, увидят. Иногда ему хотелось вечером прокрасться в поселок, засесть где-нибудь и бабахнуть по Гусарову из-за угла. Но попробуй узнай, где он по вечерам ходит...
А что же делать? Время-то идет, кончается отпуск... Может быть, удрать? Плюнуть на все и удрать куда-нибудь подальше, к черту на рога? Найдут... Где теперь документы раздобудешь? Да и возраст уже не тот, чтобы удирать, и денег нет. Куда удерешь без денег-то? Достать бы ту банку... «Дурак, дурак, — клял себя Чайкин-Бублик, — нужно было в лесу прятать золото, в лесу понадежней, там копаться никто не будет...»
Нет, удирать нельзя. В совхозе место надежное, обжитое, и пусть снится ему погоня, он жив, главное — он жив, жив...
Целыми днями Чайкин-Бублик лежал в кустах на берегу, боясь, чтобы никто не пришел сюда, никто не увидел его. Место он выбрал удобное, ребятишки уже не купаются в реке, не переплывают на его сторону. Летом было бы хуже.
Хотелось есть, от голода даже поташнивало. По ночам он выползал из засады, пробирался на свой огород и в темноте ощупью рвал огурцы на грядках, помидоры, выдергивал картофельные кусты. Потом он перебегал по тонким скрипучим жердям и на той стороне жадно грыз перезревшие, кислые, с жесткими зернами огурцы-семенники, зеленые помидоры, сырую картошку. Хрустел на зубах песок.
По ночам уже было холодно. Чайкин-Бублик на часок-другой забывался коротким чутким сном и опять просыпался от погони, от угрожающего топота ног, и тело его дрожало, и трудно было понять — то ли дрожал он от холода, то ли от страха. В прибрежных кустах что-то потрескивало, шуршало, где-то по-сиротски всхлипывала ночная птица, угрюмо и сердито плескалась внизу вода.
Кажется, на четвертые или на пятые сутки Чайкин-Бублик услышал голоса.
— Не бойтесь, не бойтесь, Дмитрий Степанович, смелее идите по жердям. — Это был голос Шапошникова.
— Тоже мне — хозяева, не могут построить настоящий мост. — Это был голос Гусарова. Да, да, его голос, он почти не изменился.
— Весной снесет, весной наша речушка серьезной становится, бурлит, бушует... Поведу я вас на Атаман-озеро, настоящую красоту увидите, а я, может, подцеплю сазанчика...
«Ага, вот они куда идут», — промелькнуло в голове Чайкина-Бублика. Голоса стихли. Значит, Шапошников и Гусаров далеко уже... Он вылез из засады и по прибрежному мелколесью пошел за ними.
Чайкин-Бублик знал теперь, что делать. К Атаман-озеру часто приезжают охотники из города... Однажды городской охотник случайно убил другого, сам же прибежал в совхоз и стал звонить в милицию — убил, мол, человека... А ведь охотник может и не бежать к телефону, охотник может откреститься — знать, мол, ничего не знаю, видеть ничего не видел... Именно так и нужно. Он, Чайкин-Бублик, подкрадется к Гусарову, бабахнет картечью и бросится бежать туда, где кабаны дикие, и никому не придет в голову заподозрить совхозного сторожа в убийстве, потому что не охотится он у Атаман-озера, потому что каждому школьнику известно, куда уходит охотиться Чайкин... А когда через три дня вернется он в совхоз, труп Гусарова уже увезут, чтобы похоронить по месту жительства. И все. И он, Чайкин-Бублик, опять будет жить, жить, жить...