— Извините, Лидия Николаевна, что случилось? Вас вызвали...
Снимая халат, она весело говорила:
— Все хорошо, Михаил Петрович. Молодая мамаша родила богатыря на четыре двести! Знаете, у меня сегодня какой-то удачливый день: Катков спит, малыш-богатырь спит, молодая мамаша тоже уснула. Все довольны, все спят, только мне спать не хочется!
Они вышли на больничное крылечко, освещенное неяркой электрической лампочкой. Лидия Николаевна вскочила на перила, прижалась головой к стойке.
— Вы знаете, Михаил Петрович, я в Буране кажется ни одного фильма до конца так и не досмотрела, все вызывают и вызывают. То роды, то парни подерутся из-за девчат... А вы, Михаил Петрович, когда-нибудь дрались? — неожиданно спросила она.
— Из-за девчат? По-моему, нет, а вообще приходилось...
— И вы умеете драться? Вот интересно! — рассмеялась Лидия Николаевна. — Будьте добры, расскажите мне о самой знаменитой своей драке... — Она умолкла, потом смущенно прибавила: — Извините, я, кажется, болтаю глупости...
— Нет, почему же. Могу рассказать вам об одной знаменитой драке, — ответил он, чувствуя, что ему хорошо с ней и хочется рассказывать всякие забавные истории, слушать ее смех. — Однажды я был на практике в маленьком районном городке. Любил я тогда ночами дежурить в больнице и мечтал о большой самостоятельной операции. Как-то вечером спешу я в больницу и вдруг на темной улочке встречают меня двое и фонариком в лицо светят. «Погодь, парень, дай-ка закурить». — «Не курящий», — отвечаю. «Дай прикурить» — «Спичек нет», — говорю. «Ах, так, тогда раздевайся и без писка, а не то...» — пригрозили они. Конечно, отдавать последний студенческий костюмишко было жалко... Делаю вид, будто смирился, будто уже пуговицы расстегиваю и, долго не думая, одному бац в челюсть, другому даже не помню куда. Мои обидчики, не ожидавшие этого, рухнули наземь... А я, подавай бог ноги, бежать... Примерно через полчаса парень приводит в больницу приятеля с вывихнутой челюстью. «Что такое? — спрашивает дежурная сестра. — Кто это его?» — «Да вот, — отвечает парень, — хулиганы напали и ни за что ни про что избили...» Я как раз вышел в приемную, и тут парень узнал меня, осекся и замолчал, обалделый... Я тоже узнал их, но вида не подаю. «Безобразие, — говорю, — от этих хулиганов спасения нет». Мои крестники, как воды в рот набрали, молчат. Я, конечно, вправил пострадавшему челюсть и посоветовал парням избегать встреч с «хулиганами», особенно с теми, что постоять за себя могут. На следующий день встретили меня эти ребята возле больницы и в пивную зовут выпить за дружбу. От пивной я отказался, а дружбу не отверг. Мы потом действительно подружились и вечерами вместе хулиганов к порядку призывали...
— Перевоспитали мальчиков! — смеялась Фиалковская.
В больничном саду тихо-тихо листва шелестела. Будто о чем-то самом сокровенном шепотом разговаривали меж собой деревья.
— Почему вы не курите, Михаил Петрович? — спросила Фиалковская.
— Не научился.
— А мне хочется, чтобы вы закурили. Была бы идиллия: он дымит папироской, она сидит и ногами болтает... Знаете, иногда так хочется победокурить, а нельзя:человек все-таки солидный и единственный врач на селе... Бедокурящий врач, как белая ворона, всюду заметен... А у вас появляется иногда желание победокурить?
Михаил Петрович улыбнулся:
— Странная вы какая-то...
— Если говорят «странная», подразумевают — глупая.
— Я вкладываю другой смысл.
— Вот, вот, доктор Светов тоже вкладывает другой смысл — никудышная, говорит. — Фиалковская соскочила с перил, притворила больничную дверь, как будто боялась, что их кто-то подслушает, и с затаенной грустью продолжила: — Может быть, и в самом деле никудышная... Я здесь одна, совершенно одна, и не с кем порой посоветоваться, хотя нужно, очень нужно... Кончила институт и бросили меня сюда — лечи, дерзай... Будь я большим медицинским начальством, категорически запретила бы направлять неоперившихся птенцов-выпускников на самостоятельную работу в сельские больницы.
— Но согласитесь же, какая богатая практика для начинающего врача!
— А каково тем, кого он лечит, набивая руку? — спросила она. — Знаете, есть такой жестокий метод обучения плаванию: бросают не умеющего плавать в речку. Выбирайся, голубок, спасай самого себя, учись плавать. Выберешься — твое счастье, не выберешься — сам виноват... Да поймите вы, что я здесь постоянно чувствую, как мало помогаю больным! Пусть кладу их в больницу, лечить стараюсь. Они выписываются, благодарят, а я часто так и не знаю, чем же болел человек, чем помогла ему, и чаще всего утешаю себя словами отца нашей медицины Гиппократа: «Природа больного есть врач его, а врач только прислуживает природе». Вот и я — прислуживаю и думаю: да чем же я отличаюсь от какого-нибудь дореволюционного земского лекаря... По сути говоря, ничем!