Мы шли почти весь день, делая редкие перерывы на перекус (а я ещё думала, зачем Аз взял такую большую сумку). То белое существо довольно долго шло с нами, постоянно уворачиваясь от попыток Ванира его поймать – эта парочка меня неплохо развлекала в пути. Но через несколько часов он спрятался в дупле огромного дуба и больше я его не видела.
Я восхищалась красотой природы под надёжным крылом незримого купола: здесь змейкой протекали ручьи, унося с собой редкие упавшие листья и давая нам вкуснейшую пресную воду; лиственный лес как будто расступался перед нами, давая пройти путь без особых затруднений. Казалось, что всё здесь дышит и живёт, поддерживает нас и защищает, это место как будто было создано для того, чтобы находящиеся здесь люди могли на какое-то время обрести надежный приют, отдохнуть, восстановиться и потратить время на себя. Но я не сомневаюсь, что тоска по насыщенной событиями жизни неминуемо одолевала всех, кто находился здесь слишком долго, оставалось лишь ждать, когда она одолеет и меня. Хотя, если Азарель, находящийся здесь гораздо дольше моего, ещё не затосковал, то может и я ещё не скоро по-настоящему захочу уйти отсюда?
Стемнело довольно быстро, а знакомой поляны я так и не увидела.
- Ночуем здесь, собери хворост на костёр, а я поохочусь. Не уходи далеко отсюда, мы рядом с барьером, он в той стороне, - и указал рукой туда, где был север.
Аз больше не звал меня на охоту, не подшучивал по этому поводу, что порождало во мне чувство благодарности. Он был вторым человеком, которому я позволила проникнуть в наш с Ваниром мир и при этом абсолютно не ощущала дискомфорта. Он понимал нас, не давил, не задавал лишних вопросов, был требовательным, но справедливым – настоящим наставником, которого у меня никогда не было. И с каждым днём я испытывала ужас от того, что мне придётся уйти отсюда без него. Но этот ужас не был порождён страхом смерти (и представляете моё удивление, когда я это осознала?), скорее, страхом одиночества. Я всегда верила, что кроме Ванира мне никто не нужен, что никто не сможет понять меня лучше, чем он, и может быть, это действительно так. Но я не заметила, как моей душе стало тесно в этом маленьком мире. Чувствует ли Ванир то же самое?
Он лежал перед разведённым костром, положив мордочку на лапы, языки пламени отражались в его абсолютно чёрных глазах. Я чувствовала, что моим другом овладели какие-то неясные мысли. Он находился в каком-то сумбурном смятении, как будто боролся с собой, преодолевая чей-то запрет. Иногда мне так не хватало возможности говорить с ним как человек с человеком, тогда бы я смогла понять, что с ним происходит.
Он всегда был любопытен к миру, неусидчив, я чувствовала в нём мечтателя, которому не терпелось отправиться в захватывающее путешествие и сделать что-то значительное, чтобы его имя прогремело на весь мир. Такое мальчишеское, но такое понятное желание. А в последние дни он пребывает в какой-то задумчивости, беспокойно оглядывается по сторонам. На охоту ходит редко, не испытывая от неё никакого удовольствия. В свободное время лежит и смотрит в одну точку. Не знаю, то ли обстановка на него так влияет, то ли он заболел, то ли просто взрослеет.
Люди всегда стараются разговаривать с теми, кого что-то беспокоит. Иногда из-за своих эгоистических побуждений, желая обладать никому недоступной информацией и бахвалиться этим, иногда из искреннего желания помочь. Но произнести вслух то, что беспокоит – это уже половина дела. После этого наружу прорываются давно скрытые эмоции, или проблема перестаёт казаться такой уж страшной и безвыходной. Но мой друг не мог этого сделать, и я не могла ему помочь – это разбивало мне сердце. Я могла лишь делить с ним переживания, с надеждой на то, что благодаря этому дару могу облегчить его ношу, взвалив хотя бы частичку его боли на свои плечи.