— А ты это… там, в Москве… — Голос Сомова стал запинаться, а лицо посерьезнело. — Товарища Сталина видела?
— Нет, — Даша помотала головой.
— Эх, — мечтательно протянул лейтенант, — хоть бы одним глазком взглянуть, какой он!
— А я Чкалова зато видел! — встрял в разговор маленький Алешка.
Светловолосый толстощекий мальчишка, он постоянно старался завладеть всеобщим вниманием и в который раз уже хвастался, что сегодня в клубе офицеров снова, уже в четвертый раз, посмотрел кинокартину «Чкалов». Унять мальчугана было сложно, приходилось выслушивать его по-детски забавные впечатления от фильма.
Наконец Алешку решили отправить спать. Он долго упирался и смешно хмурил брови, готовый вот-вот заплакать. Катерина смогла его уложить, только пообещав, что завтра они с отцом, Дашей и дядей Митричем все вместе пойдут гулять в город.
Пока женщины прибирали со стола и готовили чай, Сомов и Кожевников вышли покурить на свежий воздух. Близилась полночь, на небе ярко горели россыпи звезд. Воздух остывал, пропитывая округу вечерней прохладой.
Присев на крылечке, они закурили. На душе у старшины было как-то по-особенному хорошо. Приятно вот так после ужина в компании дочки и близких друзей посидеть и посмолить, глядя, как сизый дым растворяется в темном небе. Первым заговорил Сомов:
— Митрич, слышал, что сегодня в Бресте взяли троих шпионов?
— Нет, — удивленно поднял брови Кожевников. — Я же за дочкой ездил. А что случилось?
— Крутились они недалеко от водонапорной башни. Один бдительный «летеха» из патруля проверил у этих хлопцев документы. Все в порядке оказалось, но то ли нервничали они слишком, то ли какая другая незадача, в общем, цепануло его в них что-то. Подробностей не знаю. — Лейтенант выпустил струю дыма. — Пригласил «летеха» их проследовать в комендатуру, а те — сопротивляться. Положили их под дулами, значит, мордами в асфальт, давай разбираться, а у них под нашей формой — немецкая.
— Вот это да! — поразился старшина. — И что?
— Да ничего, собственно. Поговаривают, что возможны провокации с германской стороны. Приказ был усилить бдительность, но паникерства не разводить.
Старшину вдруг вновь охватило неприятное чувство тревоги, только теперь оно не было смутным и эфемерным. Странности прошедшего дня начинали складываться в единое целое. Опыт подсказывал ему, что неспроста все это, что следует готовиться к серьезным неприятностям. Он немного помедлил, подыскивая слова, затем тихо спросил Сомова:
— Володь, а тебе не кажется, что какая-то гнусь затевается?
— В смысле?
— Ну, шпионы эти… На вокзале в Бресте сегодня такое столпотворение было, будто местные все разом уехать отсюда решили. Да и Катерина жаловалась, что с прилавков соль, сахар, спички исчезают. Очереди кругом. Когда такое было?
— Не знаю, Митрич, что и сказать, — вздохнул лейтенант.
— У меня такое чувство, как… знаешь, бывает духота стоит перед сильной грозой. Вон Анисимов тоже…
— А что Анисимов?
— Пошел часы свои забирать из починки, а ему их не отдают. Мол, не готовы еще. А он их на полке видел — тикают.
— Что с того? — удивился Сомов.
— Впечатление такое, что специально задерживает часовщик, будто знает нечто, чего мы не знаем.
— Что, например?
Кожевников не ответил, решая про себя, стоит ли поделиться с лейтенантом тягостными мыслями, но Сомов настойчиво переспросил:
— Так что этот часовщик знает, по твоему мнению?
Кожевников поднял на него тяжелый взгляд:
— Что покойникам часы ни к чему.
— Это ты брось! — усмехнулся лейтенант. — Это как раз объяснимо. Просто перепутал Анисимов.
— Да не похоже, глаз у него зоркий.
— Ладно. — Хлопнув ладонями по коленкам, Сомов поднялся. — Пошли лучше чайку жахнем. А то девчонки нас, поди, заждались.
Они пили обжигающий душистый чай и ели яблочный пирог, который Катерина делала по собственному рецепту. Сомов, Катерина и Дарья болтали, а Кожевников отмалчивался и задумчиво крутил в руках чайную ложку. Он уже не мог отделаться от тревожных мыслей.
— Папка, с тобой все хорошо? — услышал он голос дочери и ощутил ее легкое прикосновение.
— Да, — рассеянно ответил старшина. — Все нормально.
— Спать ему пора, — сказала Катерина, — намаялся он сегодня, Дашенька. И тебе с дороги отдохнуть надо. Пойдем, я тебе постелю.
«Да, — подумал Кожевников, — действительно надо отдохнуть. Ночью всегда сгущаются краски, а разные мелочи становятся огромными, выше стен нашей крепости. А утро вечера — мудренее».
— Ну что ж, спасибо, хозяюшка, за угощение, — обратился он к Катерине и, поднявшись из-за стола, слегка поклонился. Потом поцеловал дочь.