Миллер вновь пустился в свои любимые «фермерские» аллегории, которые всегда имели успех у слушателей и сделали ему имя во всех вашингтонских телестудиях.
— Многие безумцы ставят перед собой цель сорвать мирные переговоры. А ты решил, выходит, клин клином выбить и сорвать их раньше всех?
— Я выбираю меньшее зло, Мэгги. В политике по-другому не получается. Да что я тебе объясняю, будто сама не знаешь.
— И все у вас вроде сработало… — продолжала она. — Но в самый последний момент на горизонте вдруг возникла дурочка Костелло, которая все испортила, так, да?
— О нет, Мэгги, как раз напротив!
— Как это нет? Ты вывел из игры всех, кто был в курсе существования этой таблички. Ты убедился в том, что про завещание Авраама теперь никто не узнает. Но тут вдруг появилась я и начала копать ту ямку, которую ты лично засыпал и плотно утрамбовал ногами, разве нет? Какая же я в самом деле дурочка!
— Ты так ничего и не поняла, Мэгги. А я тебе говорю: ты ни в чем перед нами не провинилась. Ты блестяще поработала и сделала именно то, чего мы от тебя и ждали. Умница!
ГЛАВА 57
Иерусалим, пятница, 09:41
Мэгги побледнела и, будучи не в силах больше смотреть на Миллера, опустила глаза в пол. А раз опустив, уже не могла себя заставить поднять их. Ее мучил жгучий стыд…
Слова Брюса Миллера перевернули все с ног на голову. Еще минуту назад Мэгги почти торжествовала — задавала вопросы, а Миллер вынужден был отвечать на них, инициатива была в ее руках. Но теперь… Все ее козыри мгновенно обратились в пыль. Если бы сейчас речь шла о территориальных границах, о доступе к источникам пресной воды, даже о том, к кому из супругов отойдет домик в Хэмптоне… она бы справилась. Но речь шла сейчас о ней самой. А это была ахиллесова пята любого, даже самого опытного переговорщика. В Вашингтоне до сих пор вспоминали трагикомический эпизод из жизни одного ее коллеги, который был гением в профессии и стал лауреатом Нобелевской премии мира, но потерпел позорное поражение, когда попытался попросить начальство о прибавке к жалованью.
— Я не понимаю… — глухо проговорила Мэгги. — Что ты хочешь этим сказать?
Миллер заглянул ей в глаза и улыбнулся. Он знал, что поймал ее. И знал, что ей не вырваться.
— Перестань, Мэгги, не строй из себя оскорбленную невинность. А впрочем, что толку говорить сейчас об этом? У нас есть дела поважнее, не так ли? Нам еще предстоит, между прочим, спасти мир.
— Можно подумать, тебе есть какое-то дело до мира…
— Шутишь? Нет, ты шутишь? — Улыбка исчезла без следа. — А чем мы, по-твоему, здесь занимаемся? Все, что делалось нами и делается, все направлено на достижение единственной цели — мира на Ближнем Востоке. Мы отлично знаем, что, как только эта чертова табличка всплывет на поверхность, вся рыба в пруду передохнет! — Губы его презрительно скривились. — Не понимаешь? А я не удивляюсь. Вы, европейцы, только шампанское на светских раутах хлестать горазды да языком молоть без толку. О, я-то знаю вашего брата! Повидал! Выводок либеральных засранцев! — Миллер перегнулся к ней через стол. — Вас хлебом не корми, дай только лишний раз полюбезничать за красивым круглым столом или на коктейлях, блеснуть умишком на закрытых консультациях и стратегических совещаниях, поучаствовать в составлении текста резолюций ООН, пообниматься друг с другом на лужайке перед Белым домом под вспышками фотокамер… Вы обожаете эстетическую сторону дела. Но почему бы вам всем хоть разочек не спросить самих себя, только честно: а кто на самом деле заключает мирные договора? Ты задумывалась о том, что заставило в свое время Слободана Милошевича добровольно явиться в Дейтон и сесть за стол переговоров, а? Задумывалась?..
Ну так я скажу тебе! Мир приносите не вы, чистоплюи и политические аристократы, а подонки и мерзавцы вроде меня. Милошевич поставил свою подпись под вашей бумажкой вовсе не за твои красивые глаза. Твои родственнички из ИРА регулярно идут на перемирие вовсе не благодаря вашим чистоплюйским увещеваниям. Нет! Они это делают только потому, что знают: в противном случае я обрушу им на головы мегатонны динамита. И они знают это наверняка, потому что бывали прецеденты…