— Он в лечебнице отлежал пятнадцать лет, — сказал я, чувствуя, что вся энергия из голоса улетучилась. — Под наблюдением специалистов. Ни одного срыва, ни одной попытки навредить себе или другим. Да, он кричал, впадал в истерики, но не больше. Неужели этого не достаточно? Сколько еще он должен терпеть?
Я раздавил в пепельнице окурок и уставился на врача. Какой же он спокойный. Будто заранее мои слова предугадывает.
— Дмитрий Владимирович, иногда мы с Борисом беседуем. Раз в месяц, согласно регламенту. Здесь он получает куда меньше лекарств, чем получал в стационаре, и у него гораздо больше возможностей быть собой. В понедельник утром он является собой в наибольшей степени. На прошлой неделе я спросил, как он отнесется к отсрочке препарата на день.
Вот это неожиданность. Боря мне такого не рассказывал.
Врач, выдержав паузу, продолжил:
— Он испугался самой мысли. А когда я предположил, что вы будете ходатайствовать за такой вариант, попросил, чтобы я отказал по объективным причинам. Извольте, я называю эти объективные причины: Борис, как и большинство душевнобольных людей, зависим от графика. Его жизнь циклична, и как только происходит сбой, он испытывает стресс. Сегодня он женится, и для него это стресс, хотя и позитивный. Но отмени мы препарат, и он может впасть в панику. Что она за собой повлечет?
За окном все та же серость, что и каждый день. Разойдутся ли когда-нибудь эти тучи? Послезавтра Последний звонок, а в учительской до сих пор дебаты, где его проводить: на площади? перед школой? в актовом зале?
— Ценю то, как вы храните врачебную тайну, — сказал я.
Тихонов покачал головой.
— Дмитрий Владимирович, вы расстроены, что Борис пытался скрыть от вас этот разговор. Хотите знать, почему?
— Что, он вам и это рассказал? — Я посмотрел в круглые блестящие очки Тихонова.
Он коротко улыбнулся и повернулся к окну.
— Вы подавляете его, Дмитрий Владимирович. Задаете планку, которой он взять не может, да и не хочет. Я понимаю, вы — педагог, и, наверное, требовательность у вас в крови. Но обычные педагоги не занимаются людьми вроде Бориса. Это совсем другое. Он ценит вашу дружбу, боится вас разочаровать. Вы поставили перед ним цель: избавиться от инъекций, стать сильным, независимым. Нормальным. А он не чувствует себя таким. Понимаете? Борис Брик ощущает себя больным. Несчастным. Он до сих пор тяжело переживает смерть матери. Он не понимает, почему ее убил. Некоторое время у него было диссоциативное расстройство психики, но та личность, которая совершила преступление, исчезла, наладить с ней контакт не получается. Так не бывает, это — загадка, которую мы пока не в силах решить. Возможно, Борис подавил эту личность, испугавшись ее деяний. Но все подавленное рано или поздно вырвется наружу. Он это знает и боится. Ему нужно встретиться лицом к лицу с этой личностью и одолеть ее, а вместо этого он борется с вами. Старается угодить. Думает, как обмануть, чтобы не расстроить… Вы меня простите, но я сейчас чувствую себя семейным психологом, коим не являюсь. И вы правы, я вообще не должен вести этот разговор. Но иногда появляется чувство, что ты должен сделать нечто неправильное. Вы ведь понимаете, о чем я?
Я кивнул.
— Роман, кстати, тоже не сильно помог.
— Роман? — вздрогнул я.
— Борис рассказывал про вашу книгу. «Ты можешь идти один», если не ошибаюсь? Вы дали ему экземпляр в период лечения, что оказало краткосрочный целительный эффект. Борис поверил, что все происходящее — не его рук дело, но какой-то сущности извне. Однако… Дмитрий Владимирович, давайте определимся. Мы ведь говорим о художественном произведении, лишь отчасти основанном на реальных событиях. Ведь так?
— Конечно, доктор. — Я встал, давая понять, что разговор подходит к концу. — Сплошная выдумка. Узнав, что мой одноклассник слетел с катушек и убил мать, я написал об этом фантастический роман. Потом привез этот роман ему в психушку, чтобы поглумиться. И уже после забрал друга на поруки, чтобы продолжать издеваться. Вы бы как-нибудь заехали ко мне в гости, я покажу в подвале свою пыточную. Только позвоните заранее, смою кровь с крюков.
Я пошел к двери. «Пошел» — сильно сказано. Учитывая размеры кабинета, сделал один шаг и остановился. Повернул голову.
— Спасибо, что сказали все это. — Я старался выдержать извиняющийся тон. — Я вас понял. Но я сделаю из него здорового человека, хочет он этого или нет. Потому что я знаю: он не виноват ни в чем. И он заслуживает настоящей жизни, настоящего счастья. Если понадобится, я втащу его туда за шкирку. Пусть он меня ненавидит, но когда-нибудь скажет спасибо.