— Такие пустяки, Дарья Егоровна, многих эмигрантов после войны позвали на Родину, и, вернувшись домой, они целовали родную землю... Раз уж зашел у нас с вами такой разговор, поэтический, хотите, я вам тоже прочитаю восемь строк?
Дарья Егоровна с изумлением смотрела на этого русского генерала. Склонила чуть, в знак согласия, голову. И Ермолин просто, не пытаясь даже и намекать на какую-либо выразительность, прочитал стихи, которые выписал когда-то из какого-то вышедшего за рубежом сборника русской поэзии:
— Это тоже романс Вертинского? — робко спросила Дарья Егоровна.
— Нет... Не романс, и не Вертинский. Это стихотворение Ивана Алексеевича Бунина, великого русского писателя. Тоже был эмигрант... Только у него не хватило духу вернуться в отчий дом... Так и умер в наемном... Ну, ладно. Так что же происходило далее в ресторане вашей приятельницы Марии?
Дарья Егоровна словно очнулась. Было заметно, что после того, как ее поняли и хоть в чем-то малом поддержали, очень неуютно было ей возвращаться к печальной действительности.
Тяжело вздохнув, она, однако, продолжила свой рассказ.
— Вы понимаете, не могла же я в маленьком ресторанчике весь вечер одна занимать столик. Кто-нибудь подсаживался. Моя чашка кофе свидетельствовала не только о моей скромности. Завязывался разговор, и дело обычно заканчивалось тем, что щедрые соотечественники угощали меня ужином, но никогда не пытались споить. Покидая ресторан, они вежливо благодарили меня за приятно проведенное время и уходили в свою «Карелию».
Наконец однажды и я дождалась своего улова. Ко мне подсел высокий, достаточно привлекательный мужчина средних лет с нагловатыми глазами. Он предложил угостить меня ужином. Я не отказалась. Дала знак Марии, и та сама стала угощать нас, разделив, таким образом, нашу компанию. Он представился как инженер Георгий Ефимович Коркин (мы с Марией и без него это знали заранее). Угостил он хорошо и доверительно сказал нам, что ему до чертиков скучно. Мария, баба красивая и заводная, сказала, что ей тоже все надоело и она готова хоть сейчас уехать куда-нибудь под пальмы, в Рио-де-Жанейро к примеру. Коркин в знак согласия поцеловал ей руку.
Инженер стал в ресторане завсегдатаем. Я отвлекала внимание, а Мария работала над планом «Рио». Потом Коркин начал приходить к ней домой. Она, кажется, влюбилась в него по-настоящему. Потом уже Коркин не присаживался ко мне, сидел только со своими товарищами, но я свое дело сделала.
Кончилось все тем, что в один, как говорится, прекрасный день за стойкой бара появился новый, никому не известный мужчина. Мария и Коркин исчезли. В полиции меня допросили по этому делу. Я рассказала им намного меньше, чем вам. Меня отпустили. Вскоре Мария вернулась и снова встала за стойку бара. Она, видите ли, отдыхала, о Коркине ничего не знает, и все в том же духе. Потом я слышала, что он, оказывается, не стоил того, что в него вложили Ричардсон и другие. По слухам, через несколько лет Коркин спился где-то в Южной Америке.
После Олимпиады и бегства Коркина (на Западе постарались раздуть его дело — «Советский инженер выбрал свободу!») Ричардсон рекомендовал Елизавете Аркадьевне, Лео и мне переехать в другую страну. Финским властям, надо думать, надоело терпеть инциденты, которые могли бы отрицательно влиять на отношения с Россией. Насколько я знаю, Ричардсон тоже никогда больше не появлялся в Финляндии.
Мадам Дальберг и на новом месте открыла ателье дамского платья — «Перфект», дорогое и модное. Лео как-то очень быстро получил должность в отделе сбыта крупной фирмы, женился на дочери старого промышленника. Она, по-моему, хорошая женщина и вряд ли догадывается, чем занимается ее муж на самом деле.
Энтони надолго исчез с моего горизонта и появился вновь перед нашей первой с Елизаветой Аркадьевной поездкой в Советский Союз.
Потом дело с отравлением мадам Котельниковой... Видит бог, я ничего не подозревала и не хотела этого. Мне только велели привести их в бар... Я ничего не заметила, но я знаю, что есть много всяких способов и специальная техника. После этой трагедии я хотела уехать за границу, но против моей воли меня заставили довести дело до конца. Расчет был простой: человек, отравивший Котельникову, никогда в России бы не появился. А я по-прежнему появлялась, чтобы вы поверили, что я ни к чему не причастна. Моя жизнь для них значила меньше, чем какая-то коробочка в тайнике. Лео Дальберг тоже поехал — он должен был мне ассистировать. Но он-то ничем не рисковал: даже если бы вы его задержали, то никаких улик предъявить не могли. Подумаешь, сунул руку в карман... Разве это государственное преступление? Не то что я...