— Если ты старая, значит, и я старый. Мы ведь с тобой ровесники. Забыла?
— Помню. Ты меня, Юра, прости — я вчера звонила твоей Татьяне.
— Ну, зачем ты? — Соболев опускает голову.
— Спросила — не хочет ли она с тобой помириться? Все-таки двенадцать лет вместе — и на тебе!
— И что она?
— Что-что? Обругала меня и просила больше не беспокоить. Она меня и раньше недолюбливала, а вчера прямо как ужаленная…
— Не надо было звонить, Галя. Там уже все решено.
— Честно говоря, я хотела, чтобы она привезла сюда Анечку…
— На спектакль?
— И на спектакль, и вообще… Что ей делать в городе? Но твоя бывшая наорала на меня: «Это не твое собачье дело, где Анечка будет летом!»
— Так и сказала?
— Как ты с ней жил двенадцать лет?
Буслаева открыла калитку. Из белой «Волги» ей навстречу вышел шофер — лысый мужичок с клочьями седых волос над ушами. Он почтительно открыл перед Буслаевой дверцу машины, и та, погрузневшая за последнее время, плюхнулась на заднее сиденье.
— Да, совсем забыла… — Она пыталась перекричать мотор. — Звонил Миша Блюм, ты его еще помнишь?
— Конечно!
— Он приедет тебя проведать!
— Когда?
— В это воскресенье. Ну, пока! — Дверца захлопнулась.
— Пока! — крикнул он вслед улетающей «Волге» и вдруг услышал:
— Юрий Викторович, вас все ждут в столовой. Без вас не начинают. — Девочка стоит в тени лип, лица ее не видно.
«А вот и Ксюша! — думает про себя Соболев и оборачивается. — Нет, не Ксюша. Кто-то из братьев Жана…»
Он закуривает, делает несколько шагов по Главной аллее, и вдруг какая-то страшная мысль останавливает его. Он чувствует, как намокает от пота рубаха.
— Вы идете или нет? — Девчонке не терпится отведать сладкого торта.
— Знаешь, ты беги, — с трудом произносит он, — скажи, пусть начинают без меня.
Девчонка радостно кивает головой, и через миг только пятки ее сверкают в ночи. А Юра бросается к актовому залу.
— Какой дурак! Какой дурак! — шепчет он и никак не может вспомнить — открыл дверь в подвальную комнату или нет? Он так нервничал перед спектаклем, что мог и забыть. И что с того? Ксюша наверняка выбралась через люк, когда все кончилось, и сидит сейчас в столовой, пьет чай и проклинает забывчивого режиссера. А если нет? Если она все еще там, в подвале? Вдруг она сломала ногу, когда спускалась по лесенке, и не может выбраться наверх?
Он огибает актовый зал и дергает на себя дверь подвальной комнаты — дверь чуть не слетает с петель! Она была открыта — его совесть чиста. Юра включает свет.
— Ксения!
В ответ раздается «мяу!», и кот трется о его ноги.
Соболев замечает на столе бороду и усы Карабаса, а также выпачканный в гриме кусок ваты. Он выпроваживает кота и запирает дверь на ключ.
Буслаева не поскупилась, тортов хватило на всех — на артистов, на оба хора и на музыкантов оркестра.
— Что ты так долго? — Тренина подозрительно смотрит на Юру. — Девочки, налейте Юрию Викторовичу чаю!
Две или три из них бросаются к самовару, но опережает всех Ленка. Она ставит перед ним стакан и заискивающе смотрит в глаза.
— Я хорошо сегодня играла, Юрий Викторович? — Она и без грима похожа на кошку.
— Здорово. Молодец, — он хлопает ее по ладошке. Ленка исчезает и через миг приносит ему огромный кусок торта.
— Это вам, Юрий Викторович, самый большой! У Надьки изо рта вырвала!
— Ну зачем же? — Впервые за вечер Соболев улыбается, в его карих глазах загорается огонек. Он редко улыбается так. И всем становится легко от этой улыбки.
Ленка убегает «прислуживать» Элле Валентиновне, дирижеру оркестра. Элла беззаботно болтает с Трениной. Лариса явно не в духе, оглядывается по сторонам. Юра отмечает про себя, что хоровичка уже переоделась. На спектакле она была в голубоватом шифоновом костюме, а теперь на ней вечернее темно-фиолетовое платье, выгодно подчеркивающее ее стройную фигуру. Он смотрит на Ларису и ловит ее беспокойный взгляд. Недавно она сделала стрижку и выкрасила волосы под седину. Он смотрит на Ларису и думает — не влюбиться ли? Нет, он слишком давно с ней знаком, чтобы начинать роман.
Тренина направляется к нему. Он с удовольствием отмечает ее слегка небрежную, то ли кокетливую, то ли вызывающую походку. Черт! Где все это было раньше?
— Что с тобой, Юра? Ты сегодня сам не свой.
— А ты своя? Озираешься по сторонам. Ксюша пришла?
— Потому и озираюсь. — Она садится рядом. — Похоже, ты сильно ее обидел.
— Да в том-то и дело, Лариса, что я вовсе не обижал твою Монтсеррат Кабалье! Разве что из Принцессы превратил ее в Карабаса? Так только потому, что смотреть не мог на эту… Как ее?