Харлампий тряхнул чубатой головой, гоня прочь нерадостные воспоминания.
Меж тем, караульный казак вылез из траншеи и, держа в руке винтовку, трусцой побежал к ближнему куреню.
По малому времени три десятка вооруженных людей высыпало на станичную околицу. Вытянувшись неровной цепью, они заторопились к оборонительному рубежу. Последним из-за огородных плетней показался ближайший помощник хорунжего - вахмистр Бондарев. Он сладко зевнул, потянулся, глядя по сторонам, а затем лениво припустил следом за подчиненными.
Большинство отряда составляли казаки из верхнедонских станиц. На них была надета добротная одежда и обувь: поверх темно-синих чекменей длинные кавалерийские шинели, на головах серые папахи, а на ногах справные сапоги. Все бойцы пригибались на бегу, за исключением одного гражданского. Худощавый мужчина в черном пальто инженера-путейца бежал, будто проглотив аршин. Правой рукой он придерживал форменную фуражку, а левой сжимал ремень винтовки, болтавшейся за плечом. Винтовочной ствол время от времени бился о край фуражки, заставляя путейца испуганно втягивать голову в плечи. Попадая лаковыми туфлями в рытвины, он то и дело спотыкался, вызывая негромкие смешки и шуточки казаков. Железнодорожник прибился к их отряду с неделю назад. По его словам выходило, что родом он из Александровска-Грушевского. Работал там инженером в паровозном депо. Твердо решив вступить в ряды Донской армии, оставил семью и отправился на фронт. Добирался, где пеши, где обывательскими подводами, доставлявшими войскам патроны и продовольствие. Свой поступок доброволец объяснял желанием постоять за свободу родного края. Лет ему было далеко за сорок. Звали пожилого новобранца Галанин Сергей Петрович. Казаки, недолго думая, дали ему прозвище Скорохват. Уж больно споро осваивал он воинские премудрости. 'После боя треба этому приблуде добрую одежу справить, - покусывая кончик уса, подумал хорунжий. - Если живой останется...'
Подбежавшие казаки попрыгали в траншею, спеша занять позиции на оборонительном рубеже. Вахмистр Бондарев степенно приблизился к командиру отряда.
- Какая у нас диспозиция, Харлампий Григорьевич? - после приветствия спросил он Ергакова.
- Положение, Прохор, дюже сурьезное, - хмуро ответил хорунжий. - Красные сосредоточили конницу вон за тем леском. Не меньше трех сотен будет. Еще чуток и пойдут в наступ. Справа от нас балка - там коням не развернуться. Слева болотистая ложбинка. Атакуют, стал быть, по центру. Поставишь на фланговые пулеметы Хромушина и Молчанова. За тот, что посередке, станешь самолично. Стрелять только по моей команде. И, гляди у меня! Стоять крепко!
Командир отряда доверял своему помощнику, как самому себе. Их связывала прочная дружба еще с германского фронта.
Вахмистр согласно кивнул и, привычно пригнувшись, поспешил по ходу сообщения к пулеметным гнездам. Хорунжий вновь вскинул полевой бинокль, оглядывая окрестности. Если он ошибся в направлении главного удара красных, шансов остаться в живых у них не будет.
Неполная полусотня хорунжего Ергакова оставалась единственным заслоном на пути Красной армии к городу Новочеркасску - столице Всевеликого Войска Донского. Казачий полк, квартировавший в близлежащей станице, поддался большевистской агитации и был полностью разложен. Казакам до смерти надоело воевать. Сначала бились с германцами, теперь с красными. Они охотно поверили засланным переговорщикам, что с приходом большевиков границы Всевеликого Войска Донского останутся в неприкосновенности, и никто не посягнет на казачьи вольности. Вчера разагитированный полк оставил свои позиции и разошелся по домам. Теперь в образовавшуюся прореху готовились хлынуть части красноармейцев. Ергаков да горстка казаков из разных станиц не поверили большевистским агитаторам и порешили остаться на защите важнейшего участка фронта. Хорунжий единогласно был выбран командиром их сборного отряда.
На околице станицы на баз выбежали двое ребятишек. Через покосившийся плетень они принялись с интересом наблюдать за готовившимися к бою казаками. Но вскоре строгий окрик матери загнал их обратно в курень. Чуть погодя занавески на окнах дрогнули, и любопытные детские мордашки прилипли изнутри к стеклам. Вскорости и оттуда их кто-то прогнал. Харлампию показалось, что внутри куреня мелькнула чья-то черная борода. Ничего удивительного в этом не было. Сейчас многие казаки возвернулись в родные станицы, устав сражаться на братоубийственной войне. На чьей стороне правда, понять им было трудно. И красные, и белые обещали после своей окончательной победы различные свободы и, главное, землю. Но красная пропаганда предлагала отобрать имущество и землицу у богатеев. Ее призыв 'Бей буржуев, грабь награбленное!' был близок и понятен народным массам. У белых лозунги были неясными и расплывчатыми: 'Вся власть Учредительному собранию!', 'За единую и неделимую!' А что будет с Всевеликим Войском Донским? Среди казачества крепло мнение, что ни с теми, с ни другими Дону не пути. У обласканного самодержавием казачьего сословия имелось в достатке земли и вольностей. И все чего хотели казаки, так это то, чтобы все осталось по-старому. Поэтому большинство из них теперь выжидало, сидя по куреням, чья возьмет.