— Фридди, — спросил я, — какой календарный у Али Мансура?
— У подопечных нет календарного, — ответила она, — у них просто возраст. Ему семьдесят пять или семьдесят шесть, не помню точно.
Я задумался. Когда в Россию пришла генная профилактика, ее, как и в западных странах, делали всем, независимо от возраста. Конечно, пожилые не могли рассчитывать на такое продление жизни, как молодые. Но даже больные старики, обреченные на смерть в ближайшие годы, если не месяцы, жили после профилактики еще пять, десять, а то и двадцать лет.
— Фридди, — сказал я, — Али долго не протянет. Эти признаки болезни я помню по собственному деду.
— Ну и что?
— Фридди, если уж старик пользуется такой любовью администрации, почему бы не сделать ему генную профилактику? Он прожил бы еще лет пять-десять, написал новую книжку стихов, а мировой порядок от этого не рухнул бы.
— Что-о? — изумилась Фридди. — Подопечному сделать генную профилактику?! До такого не додумались даже ваши русские врачи, которые готовы рыдать над этими мумиями в лагерных больницах. Да вы с ума сошли! Как можно нарушать закон? Стоит сделать исключение для одного, самого прекрасного, как тут же объявится другой прекрасный, потом еще и еще. Только приоткроете щелочку, сквозь нее прорвется всемирный потоп! Или вы соскучились по террору? Нет уж, новый порядок, хорош он или плох, — все-таки порядок. И устоять он может на одном принципе: никаких исключений!
Лагерные улицы кончились, мы опять въехали в административный квартал. Фридди остановила джип:
— Здание штаба — вон там, через площадь. Видите флаг? А это — дом, где я живу. Так зайдем ко мне?
— Но у меня осталось совсем мало времени, меньше часа.
— Пошли! — скомандовала она.
Дом, где обитала Фридди вместе с другими офицерами, был внутри похож на гостиницу средней руки, в подобной я сам жил в Петрограде: в коридорах с рядами нумерованных комнат полыхали на стенах голограммы солнечных морских видов и горных пейзажей, в холлах и на площадках клубилась листва неизбежных садов — пальмы, цветущие кусты.
Мы уже поднялись на лифте на ее этаж, когда я вдруг вспомнил о том, что беспокоило меня. Возможно, то была мелочь, но она раздражала своей непонятностью. Она казалась одной из тех самых мелочей, которые, по словам Фридди, угрожали порядку. Если не мировому, то в моей собственной голове. Мне надо было кое-что проверить, одному, без чужих глаз, и притом как можно скорее, до встречи с Беннетом.
К счастью, в этот момент я увидел дверь с нарисованным человечком.
— Извини, — сказал я, — мне срочно нужно сюда.
Фридди засмеялась:
— У меня в номере тоже есть туалет, подожди минуту.
— Не вытерплю! — простонал я.
Фридди, хмыкнув, отстала.
Я нырнул в туалет, закрылся в кабинке. Надо было спешить, и поэтому, справляя свое дело, я одновременно достал свободной рукой «карманник» и подключился к интернету. Быстрей, быстрей! Так, ООН: структура — протектораты — лагеря. Вот, «Сиснерос»: построен в 2076–2078 годах, организатор и первый комендант — Фелипе Сиснерос, бывший министр внутренних дел Уругвая. Ладно, сейчас не до истории!.. Вот данные по лагерю на сегодняшний день, на ноль часов нью-йоркского времени: всего подопечных — четыре миллиона восемьсот семьдесят тысяч… Нет, мне нужны сведения за прошлый месяц! Вот они: количество поступивших подопечных… Поступивших? Ну да, их забирают в лагерь по достижении шестидесяти лет, а хронических больных — и того раньше. Но сейчас меня интересует не поступление, а убыль. Вот, нашел, нашел!
Я впился в цифры на экранчике «карманника». Так, общее число умерших за прошлый месяц — 29 353. Причины смерти, причины… Сердечно-сосудистые заболевания — большинство, понятно. Онкологические заболевания — ну, конечно, здесь есть еще и онкология. Заболевания органов дыхания… Вот, наконец-то, самоубийства — 416. Всего четыреста шестнадцать? Ого!.. Дальше идут несчастные случаи — 97. Даже если все эти случаи — не что иное, как нерасследованные самоубийства (какой-нибудь подопечный, собравшийся на тот свет, не стал вешаться, а залез на крышу и слетел оттуда, не оставив записки), даже если это так, все равно сумма получается впятеро меньше той цифры, которую Беннет назвал на аэродроме!
Я выключил и убрал «карманник», задернул молнию на брюках и вышел из туалета в коридор, где меня с самым решительным видом дожидалась Фридди.
— Ну пойдем! — низким голосом сказала она.
Мы вошли в ее номер. До момента, когда я должен был предстать перед Беннетом, оставалось минут сорок пять, причем десять — пятнадцать из них мне предстояло затратить на дорогу до штаба. Значит, мы располагали не более, чем получасом, из которого Фридди явно не собиралась потерять ни секунды.