Койки «Зарайска», как, впрочем, на всех почти торговых судах, располагались поперек, перпендикулярно диаметральной плоскости теплохода. Качка сейчас была килевая, и Петровну валяло в койке с боку на бок. Но такое еще терпимо. Свернись калачиком, колени — в ограждение, спиной — в переборку, вот тебя и не будет елозить по матрацу. При бортовой качке — куда хуже. Тут начинается морской аттракцион, матросы зовут его «голова-ноги», будь он не ладен… Тут уж выспаться не рассчитывай, впадаешь в странное забытье, в бредовое состояние, когда мозг хочет отключиться и не может отвлечься, следит за тем, как шторм расправляется с тобой.
Закрепилась Петровна в койке, отодвинула мысли о шторме и вспомнила, как сказала тогда Татьяне, будто ей попадались в жизни только хорошие мужики. А что, так оно и было. Везло Вере Петровне. Только вот им, бедолагам, приносила женщина несчастье. Потому и одна сейчас, и останется одной… Зарок у нее твердый. Кержацкий характер у буфетчицы «Зарайска». Раз уж отметили ее печатью, неведомо где и в какой небесной канцелярии, поверила Петровна — худо придется любому, кого решится она приблизить к себе.
Умом женщина понимала, что нельзя верить в предрассудки. Но женщины не умом верят, сердце у них главный советчик. А сердце Веры Петровны устало переносить удары, оно-то и говорило ей: поберегись, Веруня, сама поберегись и других пожалей. Не от Бога твоя любовь, не от добра… Злом она оборачивается для твоих любимых. Потому и клади на нее вечный запрет.
6
…Кузьма у нее в сороковом родился. Василий находился в море, на «Абхазии» вышел в Батуми. Но к тому, как отпустили ее из роддома, успел вернуться в Одессу, встречал ее и маленького у крыльца, ранних привез из рейса цветов. Потом так и остался на пассажирском судне: все чаще побываешь дома, полюбуешься, как растет-подрастает Кузьма Васильевич Бахарев, в честь деда назвали первенца.
Не заметили, как и год прошел. Октябрины справили сыну. И тут — война.
Уходила Петровна с Кузьмой на последнем транспорте. Ни в жисть не верила она, что отдадут Одессу. А кто верил? Только пришли немцы севером, махнули аж к самому Крыму и прижали одесситов вплотную к морю.
Судно шло без конвоя. На корме и полубаке стояли спаренные максимы. Как могли, огрызались от налетавших пиратов, курсы меняли, мучили машину реверсом. Кое-как отбились, и дело шло к ночи, но две небольшие бомбы в пароход угодили.
Петровна была в средней надстройке, помогала раненых перевязывать, перед войной окончила она рокковские курсы медсестер[1]. У слышала взрыв в корме, выбежала не помня себя: ведь там Кузьма с другими ребятишками оставался! Увидела дым, заволокло им полуют, хотела крикнуть, и тут ее ударило…
Очнулась месяц спустя в Тбилиси. Тупой осколок на излете убить ее не убил, но сильно контузил. Долго не могла оправиться, не помнила себя поначалу вовсе, потом открылось Петровне, и стала искать она Кузьму. Сказали ей, что бомба та никого на корме не пощадила. Позднее узнала, что и Василий погиб с «Абхазией» вместе. Жить Петровне больше не хотелось. В другое время наложила б на себя руки. Только шла война, на войне она могла пригодиться, и нельзя было оставить погибших без отмщения.
Взяли ее сандружинницей в роту. Научилась стрелять. Комбат подарил Петровне винтовку с оптическим глазом. И зажила молодая женщина необычной жизнью. В наступлении раненых спасала, в затишье охотилась сама.
Заледенела баба. Побаивались ее бойцы. А чтобы там нежности какие — ни боже мой… Только к сорок пятому оттаивать начала. А в день Победы разрешила себе вспомнить, что она женщина, и нет ей еще и двадцати трех лет от роду.
Давно этот капитан, командир разведроты, ухаживал за Верой. Тихий такой был, застенчивый с нею, никто б не подумал, что самый лихой в дивизии офицер. И одинокий. Семью потерял под Брестом, в первый же день войны.
Открыла ему сердце Петровна, в первый же мирный день открыла. А через неделю погиб капитан в схватке с эсэсовской бандой, пробивавшейся к американской зоне.
А Вера попросилась на японскую войну, пересекла в эшелоне Россию, побывала в Харбине и Порт-Артуре и осталась во Владивостоке.
7
К утру качать стало меньше. В шесть часов пришел с вахты старпома матрос — будить персонал. Петровна слышала, как он стукнул в дверь соседней каюты, где жила кокша Михайловна, потом отбил легкую дробь костяшками пальцев по их двери.
— Слышим! — крикнула Петровна. — Зайди…
Матрос приоткрыл дверь и сунул голову в щель.
— Подъем, Петровна, — сказал он. — Ветер как будто стихает… Перезимовали.