Судя по интенсивности Вызова, кто-то из этих пяти
расстрелянных — «випер». Наверняка какой-нибудь замухрышка, на которого окружающие обычно не обращают внимания.
А вот интересно, нельзя ли мой Дар использовать не по прямому назначению, а для того, чтобы определять роль и место каждого в системе мироздания? Хм… Вопрос на засыпку: а на хрена? Ведь выяснится это тогда, когда тестируемый уже будет мертв. Для чего может пригодиться знание того, что покойный представлял особую — и, скорее всего, лишь потенциальную — ценность для Вселенной? Чтобы прикрепить к надгробной плите соответствующую табличку с золотыми буквами? Или чтобы назначить семье усопшего дополнительное денежное пособие?..
Это я так, отвлекаюсь. Что-то вроде клапана для стравливания лишнего давления.
Фу-у, хорошо, что это действительно недалеко от Управления.
Приехали.
Ну и что мы тут имеем? Где трупы жертв бандитского расстрела? Где толпа зевак, наконец? Ничего не понимаю.
Ригерт притирает машину к бордюру и тоже с недоумением созерцает «место преступления». Собственно, преступлением тут вовсе и не пахнет. Стоит поперек проезжей части груда мятого, искореженного железа, окруженная скудной кучкой любопытствующих в возрасте от десяти до пятнадцати. При ближайшем рассмотрении «железо» оказывается двумя машинами, слившимися в слишком тесных объятиях. В прошлом белоснежный «Варриор» и старенькая отечественная «тридцатка» с колесами от какой-то иномарки. Неподалеку светится красными мигалками машина Службы Спасения, и несколько мужиков в комбинезонах спасателей возятся с автомобильным металлоломом, то и дело оскальзываясь в лужах щедро разлитого машинного масла — видно, при ударе у «тридцатки» лопнул по швам двигатель. Хорошо еще, что не бензобак…
— Умгу? — спрашивает меня Ригерт. В смысле: что делать будем?
А черт его знает! Опять головотяпы из дежурной части что-то напутали! Ну ладно, раз уж приехали, надо хотя бы узнать, что тут случилось…
Молча выбираюсь из машины и иду к спасателям. Ригерт хрипло дышит за спиной. «Рефрижератор» тормозит чуть дальше, не глуша двигателя. Водитель в засаленной спецовке спрыгивает из кабины и вразвалочку отправляется на другую сторону улицы в продуктовый магазинчик. Обезовцы в кузове фургона наверняка прилипли к замаскированным смотровым щелям, чтобы поглядеть на «чудовищный теракт».
— Проезжайте, мужики, проезжайте, — просит один из спасателей. — Дайте спокойно поработать!
Ригерт взмахивает своей лопатообразной ладонью, в которой светится эмблемой ОБЕЗа служебный кард. А я спрашиваю:
— Что здесь произошло?
— Да ничего особенного, — пожимает плечами спасатель с аккуратно подстриженной, «интеллигентной» бородкой. — Два транспортных средства не поделили дорогу. На скорости этак километров сто в час. Вот и результат.
Он кивает на железную массу, и, приглядевшись, я вижу внутри останков «тридцатки» силуэт человека. Зуд в моих руках становится почти нестерпимым.
— А где еще четыре жертвы? — недоверчиво спрашиваю я.
— Почему — четыре? Какие жертвы? — вразнобой удивляются спасатели. — В машинах только водители были, они-то и пострадали… Один, наверное, в рубашке родился — его вышибло через лобовое стекло, и он, конечно, поломался, но в принципе — жив. Только что отправили его в реанимацию. А второго сейчас будем извлекать… тут ведь резать кузов придется… Вася, тащи гидроножницы!.. Хотя врачи ему уже не помогут, но сделаем все по инструкции…
Я обхожу груду металла со всех сторон.
Спасатели правы. Мужчине в клетчатой рубашке, залитой кровью, действительно уже никто не поможет. Кроме меня, разумеется. Полголовы у него снесено сдвинувшейся при ударе крышей кабины, а тело крепко зажато вспучившимся железом. Должно быть, умер он практически мгновенно, так и не успев осознать, что же произошло.
От «тридцатки» за версту разит спиртным. Ага, вот в чем дело. На сплющенном переднем сиденье валяется чудом уцелевшая откупоренная бутылка, из которой капает жидкость, воняющая сивушными маслами.
«Пьянству за рулем — бой», — как пишут на дорожных плакатах. Покойник явно был с этим лозунгом не согласен, за что и поплатился… Что ж, поскольку терактом здесь не пахнет, можно смело разворачиваться и уезжать. Ригерт по-медвежьи топчется в стороне, больше внимания уделяя окрестностям ДТП, чем его последствиям.
Улица Стартовая не отличается интенсивным движением, потому-то и зевак мало.
Я уже собираюсь двинуться к машине, как вдруг раздается голос бородатого:
— Слушайте, мужики, раз уж вы здесь, то, может, подсобите нам, а?
Спасателям уже удалось разрезать гигантскими щипцами некоторые железяки, мешавшие вынуть труп из салона. Теперь почти все они с разных сторон отгибают ломиками остальные элементы этой страшной головоломки, и для эвакуации мертвеца из кабины остается лишь «интеллигентнобородый», а один он не справляется…
Я уже делаю шаг вперед, но мне вдруг становится не по себе.
А что, если?..
Хм, а ведь все это может быть очень ловко разыграно. Обычное с виду дорожно-транспортное происшествие, в котором виноват пьяный водитель. Никаких изрешеченных очередями мирных прохожих. Никаких намеков на теракт. Все чинно и обыденно. Представители официальной государственной службы ликвидируют последствия катастрофы.
Только почему-то нет свидетелей, жаждущих дать показания. И эта путаница в сводках ОБЕЗа — кто-то ведь должен был сообщить в «дежурку» о мифическом «расстреле»? А что касается спасателей — настоящих, а не переодевшихся в их форму Снайперов, — то они вполне могут сейчас лежать мертвыми в грузовике с эмблемами Службы Спасения…
Так что просьба «помочь» может быть хитрым ходом. Стоит мне дотронуться до полуобезглавленного бедолаги, как он мгновенно оживет, а в следующий момент его место на том свете займу я. В карманах спасательских комбезов можно спрятать не только гранату или пистолет, но и целый компакт-пулемет со скорострельностью сорок тысяч выстрелов в минуту. И пока Ригерт или люди в «рефрижераторе» среагируют, хотя бы одна из этих пуль достанется мне.
Все это проносится в моей голове за считанные секунды. Еще секунда уходит на то, чтобы подать Ригерту условный знак: «БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ!»
Я качаю головой:
— Извините, братцы, но я — пас…
— Что так? — кривится насмешливо бородатый. — Крови боишься, что ли?
Кажется мне или нет, что его подручные напряглись, услышав мой отказ?
— Ну, крови мы все боимся, — машу рукой я. —
Особенно — своей собственной… Но я не поэтому… Понимаете, ребята, я только что из больницы после операции: аппендицит вырезали… А врачи сказали: нельзя тяжести поднимать…
— А-а, — тянет спасатель. — Понятно. Извини. Ну а напарник твой — тоже после операции?
Ригерт не дожидается особого приглашения. Буркнув односложное ругательство (которое выполняет для группы поддержки функцию кодового слова «ВНИМАНИЕ»), он небрежно отодвигает плечом бородатого в сторону и одним рывком выдергивает труп из кабины.
Целомудренно отворачиваюсь, явно не желая созерцать содержимое черепной коробки мертвеца.
— Куда?.. — роняет Ригерт, обращаясь к людям в комбинезонах.
Как ни странно, до них доходит смысл его вопроса.
— Да клади его прямо на асфальт, — машет небрежно рукой бородатый. — В фургон мы сами закинем… Спасибо за помощь, мужики!..
Ригерт укладывает мертвеца на проезжую часть, и кровь смешивается с пылью.
И тут мне становится стыдно.
Не ты ли говорил недавно Слегину, что надо действовать активнее? Вызвался быть наживкой — так исполняй свою роль до конца. А сейчас — самый подходящий момент поставить все точки над «i».
Я подхожу к трупу и присаживаюсь рядом с ним на корточки, спиной к спасателям, которые пытаются расцепить машины, чтобы передвинуть их поближе к бордюру.
— Послушайте, ребята, — с фальшивым удивлением говорю я, — а ведь он жив!
— Если ты пошутил, приятель, то не смешно, — говорит один из спасателей, собирая разбросанные по асфальту инструменты. — У этого типа полбашки снесло, мозг по всей кабине раскидало, а ты говоришь — жив!.. Насколько мне известно, без головы люди не живут!