РАЗРЯД!
Человек, лежавший передо мной, вздрагивает и открывает глаза. Голова у него становится целой и невредимой. В мгновение ока исчезают обломки костей, торчавшие сквозь штанины. Правда, брюки по-прежнему разодраны в клочья, и на рубашке остаются пятна крови. Зато лужица крови на асфальте испаряется чудесным образом вопреки законам физики. Я до сих пор не понимаю, как это происходит. Выходит так, что Дар мой ликвидирует только сам факт смерти человека, возвращая его в исходное состояние. Как своего рода машина времени.
В следующую секунду мужчина садится и обалдело оглядывается.
— Где это я? — спрашивает он хриплым голосом, распространяя в воздухе стойкий запах алкоголя. — Что это было?
Взгляд его падает на искалеченные машины, и он резво вскакивает на ноги. Не обращая внимания на остолбеневших спасателей, недоверчиво трогает распиленный в нескольких местах кузов «тридцатки».
— Ни хрена себе! — вырывается у него из уст. — Как это меня угораздило, а?
Спасатели с открытым ртом переводят взгляд с него на меня. Кто-то из них растерянно матерится. У бородатого выпадает из руки кувалда, чуть не отдавив ему ногу. Мальчишки, наблюдавшие за ликвидацией последствий аварии, возбужденно переговариваются, показывая на меня пальцем.
Пот струится у меня между лопатками и по ногам.
Если это все-таки ловушка, то момент для нападения просто идеален.
— Ну вот, видите? — говорю я спасателям. — Наверное, он в рубашке родился!
Бородатый подходит к воскрешенному и пристально оглядывает его с головы до ног. Неуверенно спрашивает:
— Слушай, ты как себя чувствуешь? Может, тебя в «Скорую» отвезти?
Хозяин «тридцатки» смотрит на него, как на идиота.
— Какая «Скорая»? — изумляется он. — Мне же теперь надо страховку оформлять!.. Вы вон своими железками мне машину уделали так, что теперь ее только на свалку!
— Что-о? — говорит кто-то из спасателей. — По-твоему, это мы ее в металлолом превратили?
— Ну ладно, — объявляю я. — Не будем вам мешать, ребята. Надеюсь, теперь вы разберетесь без нас, что к чему.
Идем с Ригертом к машине. Не знаю, как мой напарник, а я ступаю, не чувствуя ног, и зачем-то считаю шаги. Вот сейчас мне выстрелят в спину… или сейчас?., а может, в этот момент?..
Однако мы беспрепятственно усаживаемся в свой «Ректор» и благополучно отбываем. Перед поворотом на первом же перекрестке я оборачиваюсь и вижу, как спасатели, обступив мужика в клетчатой рубашке, машут руками, что-то ему яростно втолковывая. По-моему, еще немного — и любителю выпить за рулем грозит вторая смерть, на этот раз — от удара кувалдой. Но нас это уже не касается…
Докладываю Слегину о ложном вызове, и он засоряет мембрану микрофона гнусными ругательствами. Обещает разобраться и наказать кого попало за дезинформацию. Потом спрашивает:
— Будете возвращаться в Управление?
— Нет, Ригерт сейчас доставит мое бесчувственное тело домой.
— Устал? — догадывается Булат.
— Как под прессом полежал, — в рифму отвечаю я.
— Ну и правильно, — говорит он, не замечая, что выражается двусмысленно (правильно — что устал или что еду домой?). — Отдыхай, Лен. До завтра.
— Ригерт, слышал? — отключившись, спрашиваю я своего спутника.
Поневоле: с кем поведешься, от того и наберешься. Еще немного пообщаюсь с этим молчуном — и сам забуду человеческую речь.
— Угу, — издает здоровяк, не отрывая взгляда от дороги. Мы уже проезжаем квартала два, не меньше, когда он неожиданно добавляет:
— Валя.
— Что? — не врубаюсь я. — Какая Валя?
— Я, — ответствует этот апологет экономии речевых усилий. — Имя мое…
— А-а, — доходит наконец до меня. И в самом деле, нам с ним пора перейти на имена, а то все по фамилии да по фамилии. Последнее, впрочем, относится только ко мне, потому что меня до сих пор он никак не называл — видимо, по принципу: бог не нуждается в имени собственном. — Валентин, значит… А я — Лен, если сокращенно. Как видишь, в этом мы с тобой схожи: у обоих имена смахивают на женские..
— А отчество?
Хм. Неужели я кажусь ему таким стариком? Хотя я старше его на… ну, лет на десять — это точно.
— Не надо отчества, — объявляю я. — Вон начальник ваш вообще одной фамилией обходится…
— Нет, — отрывисто говорит Ригерт и. набрав побольше воздуха, выдыхает: — Булат Олегович он… для нас…
— Это его проблема. А ты обращайся ко мне по имени и на «ты»…
Кажется, еще немного — и наш разговор станет нормальным актом коммуникации. Однако проходит еще несколько минут, прежде чем Валентин выдавливает из себя очередной вопрос:
— Как тебе… удается?
— Что удается?
— Ну, трупы… это самое…
Вот что он имеет в виду, мой косноязычный друг! Пожимаю плечами:
— Откуда я знаю? Удается — и все…
— С рождения?
— Не-ет, что ты! Если бы я родился таким монстром, то, наверное, не дожил бы до сегодняшнего дня!.. Думаешь, это легко — оживлять покойников?
Валентин неопределенно крутит головой и что-то бурчит. Потом спрашивает более внятно:
— Всех-всех… можешь? Подряд?
— Всех, Валя, наверное, только господь бог мог бы воскресить… Если б захотел. А он, видишь ли, не хочет. Он переложил это на нас, простых смертных и грешных… Причем с одним ограничением. Мой внутренний «диспетчер» принимает Вызовы только от тех, кто погибает не своей смертью, а раньше срока…
— А ты — хочешь?..
Вот пристал, как банный лист!.. Что это с ним сегодня? Не разговор, а настоящее интервью… И что ему ответить?
— Дело не в том, хочу я или не хочу этим заниматься… Пойми: если бы я даже мог спасать всех подряд, я все равно не сумел бы сделать это. Чисто физически. Столица слишком большая, в ней каждую минуту, а то и еще чаще кто-то гибнет.
Ригерт смотрит прямо перед собой, и я догадываюсь, что у него имеются свои мысли на этот счет.
— И вообще, что ты хочешь, Валь? Скажи прямо: к чему все эти расспросы?
Выработка ответа на этот раз занимает у него не больше минуты. Прогресс!..
— Пацан мой, — нехотя говорит он. — Десять лет… Белокровие. Врожденное. С пяти лет — по больницам… Врачи сказали: недолго осталось…
— Ты ж вроде бы не женат? — удивляюсь я. — Пацан-то откуда взялся?
— Не женат, — подтверждает он. — Уже семь лет… развелись… А пацана — люблю… Подумал: может, ты…
Ригерт умолкает, не договорив, но я уже понял ход его мыслей.
Он неуклюже просит меня вернуть к жизни его мальчика, когда тот умрет.
Хорошая просьба. Из тех, на которые невозможно дать отказ. Даже если ты физически не в силах помочь…
— Хочешь, расскажу тебе один случай, который со мной был в прошлом году? — чисто риторически спрашиваю я Ригерта.
…Ему не было и пятидесяти. До сих пор не знаю, как его звали и где он работал. В тот вечер мы встретились с ним в баре, куда я имел несчастье заглянуть поздним вечером. Смакуя порцию коньяка, я обратил внимание на человека за соседним столиком, который выглядел как-то странно. Лицо у него было изжелта-бледным, словно он несколько лет прожил в подземелье, а в глазах плескалась глубокая печаль и непонятная боль. Он был один, и перед ним на столике стояла наполовину опустошенная бутылка водки. Время от времени он наливал себе в стакан чуть больше половины и с жадностью опустошал его, не закусывая, как простую воду. Но нисколько не пьянел. В баре было много людей, но никому не было до него дела. Издержки большого города, в котором каждый занят прежде всего самим собой и не обращает внимания на окружающих, как бы странно они ни выглядели. В то же время на заядлого алкоголика человек за столиком не был похож.
Может быть, у него случилось какое-то несчастье, подумал я. А при сильном стрессе алкоголь не действует.
Прикончив свою «дозу», я уже собирался уходить, но тут мой взгляд упал на любителя крепкого спиртного — и я остолбенел. С явным отвращением выцедив очередной стакан, мужчина достал из кармана лист бумаги, что-то торопливо написал на нем и бережно спрятал во внутренний карман. Потом вытряхнул из серой коробочки без надписи две желтых таблетки, взвесил их на ладони, словно гирю, опустил в стакан, залил остатками водки и залпом выпил, запрокинув голову. Оцепенел, глядя куда-то сквозь прокуренный зал, а потом внезапно рухнул лицом на столик, сметая бутылку и стакан.