К концу разговора вернулся стражник и замер в дверях, ожидая дальнейших приказаний.
— Дети ушли? — спросил Саса.
— Согласно вашему распоряжению, мы пытались соблазнить их конфетами, девчонка по имени Ити осталась непреклонной. Пришлось выставить их вон вместе с прошением. Младшая заплакала, Ити же не проронила ни звука.
— Как видно, с характером, — заметил Ота, обращаясь к Сасе.
Двадцать четвертого дня одиннадцатого месяца в час Овна судебный зал в Западной управе являл собой внушительное зрелище. Присутствовали оба градоправителя: в скрытой от публики части зала устроили отдельное место для коменданта, который выразил намерение тайно наблюдать за ходом разбирательства. В центре зала восседал чиновник, которому предстояло вести дознание, и с ним рядом — писарь. На тщательно охраняемой подставке были разложены орудия пыток. Пятеро
247
городских старейшин пришли вместе с женой Таробэ и их пятерыми детьми.
Первой вызвали жену Таробэ. Имя и возраст она назвала, в ответ же на другие вопросы твердила только одно: «Ничего не знаю, извините, пожалуйста». После нее допрашивали Ити. Худенькая девочка выглядела моложе своих шестнадцати лет. Без всякой робости она подробно рассказала все по порядку: как услышала вчера от бабушки новость, как ночью ей пришла мысль о прошении, как посвятила она в свой замысел младшую сестру Мацу. Как потом писала прошение, как проснулся Тётаро и захотел идти с ними, как они пришли в управу и привратник их не пустил, как наконец удалось вручить прошение стражнику и как их все-таки заставили вернуться домой.
— Выходит, ты ни с кем, кроме Мацу, не советовалась? — спросил чиновник.
— Я ничего никому не говорила, даже Тётаро знал только, что мы идем просить за отца. Уже после возвращения из управы мы пошли к старейшинам с просьбой заступиться за отца, сказав о своей готовности пожертвовать собственной жизнью. Тётаро выразил желание умереть вместе с нами, просил написать прошение от его имени, которое мы и принесли.
Тут Тётаро вытащил бумагу из-за пазухи и подал ее чиновнику.
По знаку чиновника стражник принял прошение и передал ему. Тётаро заявлял, что готов умереть за отца вместе с сестрами и братом. Чиновник сличил бумагу Тётаро с прошением Ити: они были написаны одним почерком.
Затем была вызвана Мацу. Но она не двинулась с места, пока Ити не толкнула ее в бок:
— Тебя вызывают.
Мацу несмело подняла глаза на чиновника.
— Ты готова умереть вместе со старшей сестрой? — спросил тот.
248
Мацу кивнула:
— Да.
Затем настала очередь Тётаро.
— Здесь написано, что ты хочешь умереть вместе с братом и сестрами. Это правда? Тётаро решительно ответил:
— Да, — и очень серьезно добавил: — Мне незачем жить, если все умрут.
Едва услышав свое имя. Току приблизилась к чиновнику — в ее широко раскрытых глазах застыл ужас.
— Ты тоже готова на смерть? Току молчала, глаза наполнились слезами, губы побелели.
— Хацугоро!
Младшенький Хацугоро, которому едва исполнилось шесть лет, робко переминался с ноги на ногу.
— А ты как, тоже хочешь умереть?
Малыш замотал головой. Все присутствовавшие невольно улыбнулись.
В этот момент в зал вошел Саса и, обращаясь к Ити, спросил:
— Ты по своей воле написала прошение? Может быть, ты в чем-то сомневаешься? Если тебя кто-то подучил, если ты действовала по чьей-то подсказке, лучше признайся нам. За малейшую ложь тебя подвергнут пыткам. Видишь, вон там приготовлены всевозможные инструменты.
Ити бросила взгляд туда, где были разложены орудия пыток, и без колебаний ответила:
— Я сказала правду. — Взгляд ее был тверд, речь спокойна.
— В таком случае ответь мне еще на один вопрос. Если ваша просьба будет уважена, это значит, что вы расстанетесь с жизнью немедленно и даже не успеете повидать отца. Согласна ли ты на это?
— Согласна, — ответила она с прежней решимостью. После минутной паузы ее словно осенило, и она добавила: — В решениях властей не может быть ошибки.