— Азад, ты знаешь, я даже не спросил у Марьям ханум, где похоронили Рафика.
— Ты помнишь парк имени Сергея Кирова?
— Ну, конечно, я помню.
— Так вот, верхнюю часть этого Нагорного Парка, так его сейчас называют, превратили в Аллею Почетного Захоронения. Там похоронены наши солдаты, погибшие в Карабахской войне. Там же похоронен и Рафик. Если у тебя найдется время, завтра позвони ко мне по этому телефону, — Азад протянул Иосифу свою визитку, — мы поедем и навестим его могилу.
Давно Иосиф столько не пил и не курил. До постели он добрался только к трем часам ночи, и едва лег в постель, мгновенно отключился.
Телефон надрывался, когда Иосиф с трудом открыл глаза и посмотрел на время. Было десять часов утра, а он должен был быть в офисе в девять часов. Он с трудом встал с постели, но сильная боль в голове заставила его сесть обратно в постель. Иосиф схватился за голову и тихо застонал, вспомнив вчерашний день.
Но телефон продолжал трезвонить так, что ему ничего не оставалось как поднять трубку. Звонили конечно из офиса. Были не довольны. Иосиф извинился и обещал быть через пол часа. Холодный душ и горячий крепкий кофе привели его в чувства. Он был почти в норме, если не считать черных мешков под глазами и гула в голове.
Около четырех часов дня, освободившись, Иосиф позвонил Азаду. Они договорились встретиться перед центральным входом Нагорного Парка.
У входа в парк была установлена высокая каменная стела, которую венчал «вечный огонь». Слева от входа в парк был воздвигнут минарет в турецком стиле.
Парк был назван в честь Сергея Мироновича Кирова, который был соратником Иосифа Сталина и первым секретарем городского комитета Ленинграда. Его застрелили при невыясненных обстоятельствах перед выборами на пост Генерального Секретаря ЦК КПСС, где он был конкурентом Сталина на эту должность.
В Советскую эпоху этот парк был одним из любимых увеселительных мест, где любили проводить свое время бакинцы всех возрастов. Подростков и детей здесь привлекали многочисленные аттракционы, влюбленных парочек — уютные и удобные скамеечки, установленные в весьма укромных и скрытых от посторонних взглядов местах. В парке находился знаменитый в Баку ресторан «Дружба» с видом на Баку. Особенно потрясающей красоты зрелище представлял вечерний город, раскинувшийся у подножия парка, словно светящийся океан. В этот ресторан любили приходить семьями, с друзьями и с гостями из других городов и стран. Пожилые люди приходили в парк пообщаться и подышать свежим воздухом. Парк буквально утопал в зелени. Благодаря огромным деревьям, экзотическим растениям и разнообразным цветам, воздух источал пьянящий аромат.
Над рестораном располагалась смотровая площадка, с которой открывался поразительно красивый вид Баку. С высоты птичьего полета приморский бульвар представлял собой изогнутую четырехкилометровую дугообразную береговую полосу, окаймляющую с суши бакинскую бухту. А в центре смотровой площадки возвышался громадный памятник Кирову. Он был снесен в тысяча девятьсот девяностом году.
И еще одна достопримечательность парка — это фуникулер — железная дорога проложенная от подножья до вершины морской террасы, где располагалась смотровая площадка. Народ, и особенно дети, заполняли красивые, ярко разукрашенные, небольшие открытые вагончики, бегающие по рельсам. Это было увлекательное путешествие, по крайней мере так казалось детям, да и взрослым в те далекие годы.
После начала боевых действий в Нагорном Карабахе, было решено хоронить погибших на войне именно в парке имени Кирова. Вот так парк был превращен в кладбище, у входа которого был зажжен вечный огонь в память погибших сынов отечества. Буквально за несколько месяцев тысячи и тысячи могил покрыли верхнюю часть Нагорного Парка.
Азад первый пришел к месту встречи с Иосифом. Найдя свободную скамейку, он присел и закурил. Мысли его стремительно неслись, рисуя картинки детства, юности, студенческих лет. Мысли теребили память и ворошили прошлое. Вот он, а вот ребята, Рафик, Армен, Иосиф и Володя. Затем неожиданно мысли привели его к нему, его покойному духовному учителю.
Прошло почти десять лет после смерти мудреца, а Азад все еще чувствовал, как его жизнь продолжает съеживаться и сереть без него. Он все еще ощущал как пустота продолжает овладевать пространством его жизненной дороги. Как-будто смысл жизни каждый раз стекает с этой дороги в канаву и исчезает бесследно.
Старика звали Генрих Гейбель. Уроженец Штудгарда, небольшого городка в Западной Германии. Мать-англичанка, умерла при родах. Отец, врач по профессии, так и не женился вторично. Генриха вырастила его бабушка. Затем частная школа-интернат, медицинский факультет берлинского университета и частная практика. Во время войны работал военным врачом, попал на Восточный фронт. Война забросила его на Северный Кавказ, где под Моздоком, в тысяча девятьсот сорок третьем году попал в плен. И завертелся калейдоскоп мест заключений, оборвавшись в азербайджанском селе Ленинкенд, что и определило его дальнейшую судьбу. Здесь он влюбился в русскую девушку, женился на ней и остался в деревне, тогда как всех немцев, находящихся в селе, перебросили в степи Казахстана. Военнопленные немцы добротно отстроили это село. Земляные дороги, утопающие в грязи, они превратили в мостовые, выложенные брусчатником. Многие дома были отремонтированы. Село стало резко контрастировать с окружающими селениями, находящиеся в убожеском состоянии. После пятнадцати лет совместной жизни его Алена умерла от рака груди. Детей у них не было. Больше он не пытался жениться. В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году Гайбель переехал в Баку. Справиться с формальностями ему помогли односельчане. Кстати, по паспорту он стал русским. В Баку Гайбель поселился в старом доме в Ичери Шехер, с видом на такой же старый дом. Случайно познакомившись с ним, Азад очень привязался к нему. Общаясь с ним, Азад абсолютно не чувствовал неуверенности и шаткости своего положения. Общение с мудрецом, коим Азад считал его, всегда окрыляло его и усиливало веру в себя. Дилетант в погоне за счастьем, все в жизни Азада совершалось вопреки его пылким устремлениям, хотя и в соответствии с его страстно-противоречивой натурой. Порой, блистательно остроумный, он был болезненно скрытен и застенчив. Жажда приключений и тщеславие не давали ему покоя. Неудовлетворенность самим собой помогала ему самосовершенствоваться. Он явно отличался от тех, кто жил будничной, размеренной жизнью, принимая ее такой, какая она есть. У него было маниакальное осознание собственной уникальности. Эта идея самоуничтожала его, но в то же время толкала к самопознанию, самоутверждению и самореализации. Даже в тайне от себя самого он хотел одного — остаться, запечатлеться в этом мире. Большие промежутки жизни он посвящал определенному занятию, но каждый раз предавал их. Часто у него не хватало воли отмахнуться от стаи ежедневных забот и мыслей, не имеющих ничего общего с музыкой, наукой и литературой. Он вечно грезил будущим, предвкушая счастье достижения цели и не подозревал, что полученные авансом наслаждения умаляют и сводят на нет истинные впечатления в момент реального свершения желаемого. Долгое ожидание смывало краски и сам факт являлся блеклым и совсем не ослепительным событием. Азад был благодарен Богу за то, что судьбы их пересеклись. Мудрец — единственный человек, перед которым он вывернул наизнанку свою душу и никогда, ни на одну секунду, не жалел об этом. Ведь какой нравственный уровень должен быть у человека, сколько чуткости и порядочности, чтобы суметь удержаться и не обидеть, не задеть чувства, зная самое сокровенное о другом человеке, зная его слабости и недостатки. Каждый раз Азад шел к мудрецу, как на исповедь. Казалось, что мудрец не давал советов, а лишь размышлял. Целый год мозг Азада впитывал источающую старцем мудрость. Но еще более душа ловила кайф. Безбрежное наслаждение, которое она испытывала во время общения с ним, трудно передать словами. Азад в буквальном смысле упивался общением с ним. Он был так горд, так счастлив тем, что вот так запросто, на равных, общался с этим человеком. Азад действительно чуть ли не обожествлял старца. Он был убежден, что это не было случайностью. Это было частью его судьбы. Неотъемлемой частью. Этот пожилой человек, впитавший в себя культуру и знания двух великих наций, английской и немецкой, был воплощением мудрости. И такой мощный культурологический Реликт (зубр) достался Азаду и где? — в Баку. Где-то на краю западной цивилизации, где нужны были немалые усилия, чтобы добыть себе хоть какую-то иррациональную пищу. И вот судьба сделала такой подарок. Целый скол мировой культуры оказался в распоряжении Азада. Старец был неотъемлемой частицей этой культуры. В течении года Азаду представилась возможность дышать и питаться этим божественным подарком. После смерти старца Азад осиротел духовно.